Бомба
02.11.2020 | Журнал «Стратегия России»Открытая трибуна
БОМБА
Проект Вячеслава НИКОНОВА
Окончание. Начало в № 10, 2020
За пять дней до того, как в Чикаго была осуществлена управляемая цепная ядерная реакция, Молотов подписал постановление ГКО «О добыче урана»: «1. К 1.V. 1943 г. организовать добычу и переработку урановых руд и получение урановых солей в количестве четырех тонн в год на Табошарском заводе «В» Главредмета… 3. Приравнять завод «В» в части порядка финансирования, проектирования строительства, оплаты труда, материально-технического и продовольственного снабжения к строительствам особо важного назначения… 4. Возложить на Радиевый институт Академии наук СССР (академик Хлопин) с привлечением научного института удобрений и инсектофунгицидов им. Самойлова и Уральского института механической обработки полезных ископаемых разработку к 1. II. 1943 г. технологической схемы получения урановых концентратов из табошарских руд и переработки их для получения урановых солей. 5. Комитету по делам геологии при СНК СССР (т. Малышев) в 1943 г. провести работы по изысканию новых месторождений урановых руд с первым докладом Совнаркому СССР не позже 1 мая 1943 г.».
22 декабря 1942 года из Лондона в Москву поступил подробный отчет о работах, проводимых не только в Англии, но и в США. Но об открытии Ферми там еще ничего не было. Из полученных материалов следовало, что американцы уже значительно опережали англичан в деле разработки бомбы.
В советской внешней разведке началась операция, получившая название «Энормоз». Это странное слово было всего-навсего русской транскрипцией слова «Enormous», переводимого с английского языка как «громадный», «огромный», а в американском английском имеющего еще и значение «чудовищный», «ужасный».
В январе 1943 года в Америку выехал сам Квасников, чтобы на месте руководить сбором научно-технической информации. «Из резидентуры в центр в большом объеме поступала документальная информация и образцы техники по авиации, радиолокации, химии, медицине... Под руководством Красникова были добыты важные материалы по использованию атомной энергии в военных целях».
Насколько разведка помогла в создании нашей бомбы? Сильно. В «Истории российской внешней разведки» читаем: «Спецслужбы разведываемых стран долгое время оставались в неведении о деятельности советской разведки, о ее источниках информации. Все эти источники были высококомпетентными специалистами, людьми, преданными идеям сотрудничества с советской разведкой ради достижения победы над фашистской Германией, и противниками утаивания их правительствами от своего союзника работ по созданию атомного оружия…
Успехи НТР в области раскрытия секретов ядерного оружия объяснялись тем, что она опиралась на агентурную сеть, которая насчитывала около десятка агентов. Вся поступавшая из резидентур информация передавалась лично Курчатову и доводилась им до своих сподвижников в собственной интерпретации. В результате новые моменты в исследованиях, по свидетельству Игоря Васильевича, воспринимались учеными как сведения, поступавшие, вероятно, из других отечественных секретных центров. Такая маскировка соответствовала интересам разведки, ибо отвечала требованиям конспирации. Это положение существовало до создания в 1945 году Специального комитета Совета Министров СССР по проблеме № 1, после чего круг адресатов расширился».
У Курчатова «даже была своя комната на Лубянке, где он изучал добытые материалы и формулировал интересующие его вопросы на будущее. Недооценивать роль разведки в вопросе ускорения советского ядерного проекта нельзя… Ускорение работ, прежде всего за счет «отбраковки» проверенных и отвергнутых в рамках «Манхэттенского проекта» направлений, – вот в чем заключалась основная помощь ученым со стороны разведки, не считая, разумеется, главной информации – проект развивается огромными силами и быстрыми темпами. По некоторым оценкам, данные разведки примерно на год сократили время создания советской атомной бомбы», – писали сотрудники Курчатовского института в 2017 году.
Харитон утверждал: «Разведка помогла нашим физикам максимально сократить время, помогла избежать «осечки» при проведении первого атомного взрыва, имевшего огромное политическое значение. Разведка сделала И.В. Курчатова самым информированным физиком-ядерщиком, который, зная достижения своих коллег, одновременно на важном начальном этапе ядерной гонки был посвящен в результаты западных специалистов».
В марте 1943 года Курчатов писал Берии: «Произведенное мною рассмотрение материалов показало, что их получение имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки… Материал дал возможность получить весьма важные ориентиры для нашего научного исследования, миновав многие весьма трудоемкие фазы разработки проблемы, и узнать о новых научных и технических путях ее разрешения».
Во многом именно полученная по каналам разведки информация помогла Курчатову и его коллегам определить приоритетные направления работы.
Этапной вехой можно считать сведения разведки о плутонии. Курчатов 7 марта писал Первухину: «Вся совокупность сведений… заставляет нас пересмотреть свои взгляды и установить три новых для советской физики направления в работе:
1) выделение изотопа урана-235 диффузией;
2) осуществление ядерного горения в смеси «уран – тяжелая вода»;
3) изучение свойств элемента эка-осмия». Так Курчатов именовал 94-й элемент, который получит название «плутоний». «Вся совокупность сведений материала указывает на техническую возможность решения всей проблемы урана в значительно более короткий срок, чем это думают наши ученые, не знакомые с ходом работ по этой проблематике за границей.
Естественно возникает вопрос о том, отражают ли полученные материалы действительный ход научно-исследовательских работ в Англии, а не являются вымыслом, задачей которого являлась бы дезориентация нашей науки. Этот вопрос имеет для нас особенно большое значение потому, что по многим важным разделам работы (из-за отсутствия технической базы) мы пока не в состоянии произвести проверку данных, изложенных в материале.
На основании внимательного ознакомления с материалом у меня осталось впечатление, что он отражает истинное положение вещей».
А 22 марта Курчатов в еще одном послании Первухину добавил: «В материалах указано, что продукты сгорания ядерного топлива в «урановом котле» могут быть использованы вместо урана-235 в качестве материала для бомбы… Перспективы этого направления необычайно увлекательны... Если в действительности эка-осмий обладает такими же свойствами, как уран-235, его можно будет выделить из «уранового котла» и употребить в качестве материала для эка-осмиевой бомбы. Бомба будет сделана, следовательно, из «неземного» материала, исчезнувшего на нашей планете.
Как видно, при таком решении всей проблемы отпадает необходимость разделения изотопов урана, который используется и как топливо, и как взрывчатое вещество.
Разработанные необычайные возможности, конечно, во многом еще не обоснованы, их реализация мыслима лишь в том случае, если эка-осмий-239 действительно аналогичен урану-235 и если, кроме того, так или иначе может быть пущен в ход «урановый котел»«.
22 марта Курчатов писал, что «в нашей стране собственных работ по изучению плутония не проводилось... Поэтому информация с этим элементом имеет весьма важное значение».
11 февраля 1943 годы выходит еще одно постановление ГКО за подписью Молотова: «1. Возложить на тт. Первухина М.Г. и Кафтанова С.В. обязанности повседневного руководства работами по урану и оказывать систематическую помощь специальной лаборатории атомного ядра Академии наук СССР. 2. Научное руководство работами по урану возложить на профессора Курчатова И.С. 3. Разрешить Президиуму Академии наук СССР перевести группу работников специальной лаборатории атомного ядра из г. Казани в г. Москву для выполнения наиболее ответственной части работ по урану… 10. Обязать Ленсовет (т. Попкова) обеспечить демонтаж и отправку в Москву оборудования и циклотрона Ленинградского физико-технического института. 11. Обязать руководителя специальной лаборатории атомного ядра проф. Курчатова И.С. провести к 1 июля 1943 г. необходимые исследования и представить Государственному комитету обороны к 5 июля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива». Этим же постановлением наркоматам черной металлургии, среднего машиностроения, электропромышленности, цветной металлургии, финансов поручалось к 1 марта-15 мая изготовить и поставить для лаборатории Курчатова все необходимое ему оборудование и сырье».
Начальником (директором) Лаборатории № 2 АН СССР в соответствии с распоряжением по АН СССР от 10 марта 1943 года № 122 был назначен Курчатов. «Продолжая формально оставаться в штатах Академии наук, новая лаборатория и ее руководитель фактически подчинялись ГКО. С курировавшим ее деятельность Первухиным у Курчатова уже наладилось деловое взаимодействие…».
Таким образом, Лаборатория № 2 свою деятельность официально начала 10 марта 1943 года. Эта же дата фигурировала в первом отчете о ее работе, направленном Курчатовым Молотову 30 июля 1943 года.
Десятого же марта лаборатория Курчатова получила крышу над головой. Распоряжение ГКО СССР № 3017 за подписью Молотова передавало мастерскую Сейсмологического института АН СССР в распоряжение спецлаборатории Курчатова: «1. Освободить с 1 апреля 1943 г. механическую мастерскую Сейсмологического института Академии наук СССР от производства деталей №11 к ручным гранатам РПГ-40 и поставки в апреле с.г. 45 тыс. штук этих деталей Главмашцветмету наркомцветмета… 3. Обязать Академию наук СССР предоставить механическую мастерскую Сейсмологического института Академии наук СССР в распоряжение спецлаборатории проф. Курчатова». Первые курчатовцы трудились в обоих временно выделенных помещениях: в здании Сейсмологического института в Пыжевском переулке в Замоскворечье и в помещениях Института общей и неорганической химии (ИОНХ) на Калужской улице.
На этом этапе – создания Лаборатории № 2 – Курчатов сперва был занят разработкой программы работ, которая представлялась ему так:
1) получить мощный источник нейтронов, для чего построить циклотрон;
2) создать экспериментальный уран-графитовый реактор, на котором доказать реальность осуществления цепной реакции в крупномасштабной (прообразе промышленной) установке;
3) научиться получать микроскопические, оцениваемые килограммами, массы урана-235 и элемента 94 – горючего для атомных бомб.
С этой целью Курчатов намеревался:
- выработать технологию разделения изотопов урана;
- разработать промышленную химическую технологию извлечения 94-го элемента из отработавшего в реакторе уранового горючего;
- разработать конструкцию атомной бомбы и испытать ее…
К числу первоочередных работ, без которых программа не могла быть реализована, Курчатов относил получение чистейших реакторных материалов – металлического урана и графита; специальных алюминиевых сплавов; создание измерительной техники для обеспечения мер радиационной безопасности.
Идея создания плутониевой бомбы окончательно укрепилась в сознании Курчатова после того, как в июле 1943 года разведка, наконец, предоставила ему информацию о пуске Ферми экспериментального ядерного реактора. Сам факт практического осуществления цепной реакции на первом в мире ядерном реакторе Курчатов оценил как «событие выдающееся».
Он заключает: «По всем существующим сейчас теоретическим представлениям попадание нейтрона в ядро эка-осмия должно сопровождаться большим выделением энергии и испусканием вторичных нейтронов… Его можно будет выделить и употребить в качестве материала для эка-осмиевой бомбы». Таким образом, главной целью стало создание уран-графитового котла как базы для следующего шага – промышленного производства «ядерной взрывчатки» – плутония».
Курчатов сделал выбор в пользу плутониевой бомбы. «Это было рискованное решение: опыта сооружения реактора не было, технологии выделения плутония – тоже, свойства плутония были неизвестны как в отношении его нейтронно-ядерных характеристик, так и в отношении его химических и конструкционных свойств, – подчеркивают ученые-ядерщики из Сарова. - Однако это было поистине провидческое решение. Выбор Курчатова, с одной стороны, определил развитие нового вида техники – ядерных реакторов, приведших впоследствии к созданию ядерной энергетики и ядерных силовых установок. Это были несравненно более богатые практические и технологические результаты, чем те, которые были бы получены в случае выбора физически очевидного «уранового пути»«.
Одновременно Курчатов занимался формированием научного коллектива. Подбирал людей неторопливо и осмотрительно. Он получил право оформить для начала на работу в Москву 100 сотрудников, взяв их из любых отраслей промышленности и с фронта. Ядро Лаборатории № 2 составили ленинградские физтеховцы. Первыми 12 апреля 1943 года из Казани в Москву прибыли коллеги из спецлаборатории атомного ядра Казанского филиала ЛФТИ М.С. Козадаев, Г.Я. Щепкин и С.Я. Никитин. Направленные Курчатовым в блокадный Ленинград Л.М. Неменов и П.Я. Глазунов вывезли в Москву узлы циклотрона ЛФТИ, благодаря чему удалось быстро запустить первый малый московский циклотрон. Прибыли и включились в работу Лаборатории № 2 и числившиеся в других институтах Зельдович, Кикоин, Харитон, Хлопин.
К концу лета 1943 года число сотрудников не превышало 20 человек, к весне 1944 года – 50. С весны 1944 года по специальному решению правительства начали прибывать люди в шинелях – демобилизованные из армии будущие ведущие научные сотрудники Курчатова. К концу 1944-го численность сотрудников лаборатории составляла от 80 до 100 человек, из которых половину составляли научные сотрудники, а другую половину – лаборанты, водители и кочегар. Курчатова не смущало, что большинство набираемых сотрудников не имели ученых званий и научных степеней. Среди них и близко не было нобелевских лауреатов. Зато они были молоды, талантливы, преданны науке и разделяли цели своего сорокалетнего руководителя, получившего прозвище «Борода».
Научными руководителями основных направлений проекта по предложению Курчатова были утверждены: Алиханов – тяжеловодное, Кикоин – диффузионное, Арцимович – электромагнитное разделение изотопов урана, Харитон – конструирование атомной бомбы, Леонид Михайлович Неменов – строительство циклотрона, Борис Васильевич Курчатов (брат) – получение плутония, Виктор Александрович Давиденко и Флеров – изучение резонансного поглощения нейтронов в уране-238. Создание атомных котлов (реакторами их станут называть позже) на природном уране с углеродом в качестве замедлителя Курчатов взял на себя. Такая система давала быструю возможность получить плутоний.
Но не все кадровые предложения встречали понимания. Так, 20 марта 1943 года Курчатов направил Первухину записку «О необходимости привлечения к работам Л.Д. Ландау и П.Л. Капицы». Первый должен был стать консультантом Курчатова «по расчетам развития взрывного процесса в урановой бомбе», а второй – «по вопросам разделения изотопов». Препятствием стало то, что оба ученых считались неблагонадежными: Ландау побывал в заключении по политическим обвинениям, а Капица долгое время жил и работал в Англии. 24 ноября 1944 года Курчатов обратился по этому вопросу уже прямо к Берии. С Капицей вопрос был решен быстро, а вот с Ландау дело затянулось. Считая его участие абсолютно необходимым, Курчатов проявил исключительную настойчивость, которая увенчается успехом лишь в 1946 году, когда Ландау занялся расчетами мощности атомного взрыва.
Курчатов был наделен чрезвычайными полномочиями по мобилизации любых человеческих и материальных ресурсов. Курчатов присмотрел место в Покровском-Стрешневе, где уже начинались работы по строительству нового здания Всесоюзного института экспериментальной медицины, и именно на этой базе будет создан комплекс зданий, куда перебралась Лаборатория № 2.
«Для размещения своего секретного заведения Курчатов выбрал участок земли между подмосковными селами Хорошёво и Щукино, что в районе Покровского-Стрешнева. Среди большого картофельного поля площадью более 100 гектаров стояло несколько зданий Всесоюзного института экспериментальной медицины. В одном из них, большом трехэтажном корпусе, разместились первые научные сотрудники лаборатории. В нем поначалу и жили, в том числе и Курчатов с супругой, работали. Постепенно складывался коллектив», – писал Иван Ларин, более сорока лет проработавший в отделе ядерных реакторов Института атомной энергии.
Первые корпуса Лаборатории № 2, разместившиеся на окраине бывшего Ходынского поля, ранее служившего армейским стрельбищем, были готовы к лету 1944 года. Первухин вспоминал: «Подыскивая необходимые помещения, мы с Игорем Васильевичем осмотрели недостроенные здания Института экспериментальной медицины в Покровском-Стрешневе. В одном из корпусов, подведенном под крышу, было решено организовать основную лабораторию по ядерной физике. В течение примерно года этот корпус был закончен строительством и оборудован необходимой аппаратурой. Вся территория бывшего Института экспериментальной медицины была закреплена за Лабораторией Курчатова. В соседнем здании, которое позднее также было достроено, была создана лаборатория по диффузионным методам разделения изотопов урана, руководство которой было поручено И.К. Кикоину».
По акту от 21 июля 1944 года отдел городских земель Мосгорисполкома предоставил Курчатову как землепользователю для строительства и дальнейшей эксплуатации земельный участок. Курчатов имел разрешение правительства строить по единичным расценкам без утвержденных проектов и смет.
Поначалу стрельбище стало преображаться в сельскохозяйственное угодье. Все курчатовцы обзавелись грядками. Создатели бомбы для прокорма выращивали картофель, огурцы, помидоры, редис, патиссоны, кабачки и зелень. Курчатов тоже завел огород, на котором его супруга Марина Дмитриевна посадила даже клубнику. Игорь Васильевич лично в 1946 году заложил фруктовый сад, который плодоносит до сих пор.
Для обеспечения жильем кадров Лаборатории № 2 ей было передано здание пустующей школы по Песчаному проезду недалеко от станции метро «Сокол». Началась проработка проектов зданий корпусов Лаборатории № 2: «К» (Курчатова), «Мс» (Неменова), «А» (Арцимовича), «В» (Меркина).
Курчатову тогда приходилось заниматься и делами, далекими от науки, ощущая при этом недреманное око НКВД. Один из кураторов атомного проекта референт Берии генерал-майор инженерно-технической службы Василий Алексеевич Махнев 1 декабря 1944 года писал: «За месяц работы над вопросами, связанными с Лабораторией № 2, я убедился, что академик Курчатов более 50% своего времени тратит на разрешение всяких хозяйственных, в том числе мелких вопросов и мало занимается научной работой».
Наконец, весь научный коллектив Лаборатории № 2 был собран в одном здании, прозванном «красным домом», где курчатовцы и работали, и жили. Первая московская квартира Курчатова была в правом крыле второго этажа вблизи конференц-зала, где собирались ученые советы и проходили научные семинары.
Восьмого сентября 1944 года Курчатов рапортовал Молотову: «Я рад сообщить Вам, что наша лаборатория закончила строительство циклотрона и пустила его в ход в конце августа этого года. Создание этой установки является небольшим достижением в свете тех задач, которые Вы нам поручили, но коллектив лаборатории воодушевлен первыми достигнутыми успехами на трудном пути.
В связи с пуском циклотрона я в этом письме хочу выразить Вам горячую благодарность за помощь, которую Вы оказали строительству установки».
Но, конечно, не все шло гладко. Курчатов 29 сентября направил Берии записку «О неудовлетворительном состоянии работ по проблеме». Он настаивал на введении чрезвычайных мер для форсирования научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ по созданию предприятий атомной промышленности, поскольку за границей создана «невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов. У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943-1944 годах, положение дел остается совершенно неудовлетворительным».
После рассмотрения этой записки в ГКО 3 декабря 1944 года был принято распоряжение ГКО «О неотложных мерах по обеспечению развертывания работ, проводимых Лабораторией № 2 Академии наук СССР». Курчатова обязали разработать и представить ГКО план научно-исследовательских и экспериментальных работ на 1945 год. Этим же постановлением Государственный комитет обороны возложил контроль над организацией работ на Берию.
Судоплатов объяснят такое решение: «Фактически Курчатов и Иоффе поставили перед Сталиным вопрос о замене Молотова Берией в качестве руководителя работ по атомной проблеме». Разумеется, подобного рода вопросы перед Сталиным в принципе не мог поставить никто. Молотов перестал курировать ядерный проект по единственной причине. В последующие месяцы и годы предстояло решать судьбы послевоенного мира на серии международных конференций. Молотова просто физически не будет в стране большую часть времени. Руководить атомным проектом из-за рубежа невозможно.
В плане на 1945 год наряду с продолжением научно-исследовательских работ Курчатов намечал уже и проектно-технические: «Разработать эскизный проект опытного завода по получению урана диффузионным методом и технический проект одной секции этого завода; разработать эскизный и технический проект уран-графитового котла; разработать техническое задание на проектирование атомного снаряда-бомбы; спроектировать завод диффузионного получения урана-235, построить его в 1946 году, а в 1947 году получить уран-235 и испробовать его в опытных конструкциях атомного снаряда-бомбы». В третьем квартале 1945 года намечалось пустить на Чирчикском химкомбинате установку по производству тяжелой воды для котла «уран-тяжелая вода», изготовить опытные партии высококачественных графитированных электродов для уран-графитового котла.
Тогда же Курчатов внес на рассмотрение ГКО два проекта: первый – о строительстве при Лаборатории № 2 второго в мире по мощности циклотрона (установки «Мс»). Второй – проект увеличения мощности предприятий по добыче урановых руд, концентратов и соединений урана, а также строительства предприятий по получению концентрированного металлического урана. В 1945 году намечалось произвести семь тонн соединений урана против двух тонн в 1944 году и 500 килограммов металлического урана.
Озаботились подготовкой кадров физиков-ядерщиков. 21 февраля 1945 года вышло постановление ГКО «О подготовке специалистов по физике атомного ядра»: «В целях обеспечения высококвалифицированными кадрами Лаборатории № 2 Академии наук СССР и научно-исследовательских учреждений, работающих совместно с ней по специальным заданиям ГОКО в области физики атомного ядра,.. 1. Обязать Комитет по делам высшей школы при Совнаркоме СССР (т. Кафтанова) и Наркомпрос РСФСР (т. Потемкина) обеспечить выпуск из Московского государственного университета физиков по атомному ядру: в декабре 1945 г. – 10 человек, в 1946 г. – 25 человек и в дальнейшем не менее 30 человек ежегодно… 2. Организовать со второго семестра 1945 года подготовку специалистов по химии радиоактивных элементов в Ленинградском государственном университете, по химии редких элементов в Московском институте тонкой химической технологии, по компрессорным машинам и по молекулярной физике в Ленинградском политехническом институте… 4. Освободить от мобилизации в Красную Армию студентов, преподавателей, научных сотрудников, инженеров, лаборантов и рабочих кафедры физики атомного ядра…».
Разведка только наращивала объемы передаваемой в Москву информации. Поражаешься, насколько много удалось раздобыть разведчикам. Практически все.
Об этом можно судить хотя бы по плану агентурно-оперативной разработки «Энормоз», утвержденному Павлом Фитиным 5 ноября 1944 года:
«1. Состояние научных работ по проблеме «Энормоз» По материалам агентурно-оперативной разработки положение с научно-производственной разработкой проблемы «Энормоз» в различных странах представляется в следующем виде:
1. В США.
США являются наиболее важным центром работ по «Энормозу», как по масштабам работ, так и по достигнутым результатам. Работы продолжают развиваться весьма успешно.
Результаты исследовательских работ, проводимых в ведущих университетах страны, быстро реализуются на практике; одновременно с работами в лабораториях ведутся проектные работы, строятся полупроизводственные установки и осуществляется заводское строительство больших масштабов.
Состояние работ по каждому из 3-х основных направлений работ:
а) Выделение активного урана-235 из природного урана.
По разработанному научными работниками методу выделения диффузионно-электромагнитным способом развернуто строительство завода, производительностью 1 кг урана-235 в день. Строительство характеризуется как непревзойденное по своим масштабам. Место строительства - лагерь «X» в Теннессийской долине, шт. Теннеси.
б) Строительство атомных машин, т. е. производства элемента 94 с одновременным получением большого количества энергии.
Имеются сведения о наличии в США 9 атомных машин. О шести из них имеются следующие данные: <...>
Мощности были от 100 ватт до 50 тысяч киловатт, а системы – «уран- графит», «уран-тяжёлая вода» и «обогащённый уран-обычная вода».
«в) Разработка и конструирование атомной бомбы.
По имеющимся данным, 1-я экспериментальная бомба должна быть готова осенью 1944 г. Работы ведутся в лагере «У» в шт. Нью-Мексике и считаются ещё более секретными, чем работы по атомным машинам.
2. В Англии.
Работы англичан по «Энормозу» поставлены в зависимое положение от американцев благодаря меньшим экономическим возможностям Англии, по сравнению с США, в условиях военного времени.
Основная часть работ англичан по «Энормозу» ведется в Канаде, куда они были перенесены из соображений большей безопасности от вражеских налетов с воздуха и в целях сближения с американцами. Меньшая часть научных работников, оставшаяся в Англии, продолжает вести работы в прежних направлениях, хотя и сокращённые по своему объему. Работы ведутся университетами: Кембриджским, Оксфордским, Ливерпульским, Бирменгемским и др., а также известной фирмой «Империал Кемикал Индастриес».
3. Канада.
Работы ведутся в Монреале, в системе Канадского национального совета по исследованиям. Научный коллектив, состоящий из переведенных из Англии и местных работников, значительно возрос и составляет около 250 человек. Основными объектами работы является строительство 2-х атомных установок системы уран-графит:
1) экспериментальной установки и 2) крупной промышленной - на 100.000 квт.
В состав канадского коллектива входят также французские научные работники, часть из которых уже выехала во Францию (проф. Оже), а другие намерены последовать за ним (Герок, Голдшмидт).
В результате тесного контакта в работе научных работников этих 3-х стран установлено следующее распределение направлений научной работы между ними: наибольшее внимание уделяется работам по быстрым нейтронам, т. е. выделению активного урана-235 из природного урана диффузионно-электромагнитным способом для непосредственного использования их в атомной бомбе. Эти работы ведутся американцами. Канадский центр объединяет английских, канадских и американских специалистов, работающих в области медленных нейтронов, т. е. над строительством атомных машин. Эти работы стоят на втором месте. На последнем месте стоят работы, ведущиеся в Англии.
В Монреаль прибывают специалисты, работающие в области медленных нейтронов. В свою очередь, ряд английских представителей выехали из Англии и из Канады в США и работают там совместно с американцами.
4. Франция.
Известный французский физик Жолио-Кюри, занимающийся изысканиями в области «Энормоз», добился, якобы, существенных результатов.
Хотя англичане, а также, возможно, и американцы, уже сделали некоторые попытки к сближению с Жолио, последний, по-видимому, останется во Франции, и вряд ли будет сотрудничать с кем-либо без официального согласия своего правительства. Таким образом, возникает ещё один центр работ по «Энормозу».
5. Германия.
Точных данных о состоянии научной разработки проблемы «Энормоз» в этой стране у нас не имеется. Имеющиеся сведения противоречивы. По одним из них немцы добились значительных результатов, по другим - Германия при ее экономическом и военном положении не может вести сколько-нибудь серьезных научных работ в области «Энормоз».
Известно, что работы ведутся учеными: Хайсенберг, Вайцзеккер, Хан, Эзау и др.».
Наиболее «урожайным» с точки зрения количества и качества полученной информации стал для советской разведки период с конца 1944 года, когда от основных ее источников в США, среди которых были такие непосредственные участники проекта «Манхэттен», как Клаус Фукс, Бруно Понтекорво, Сэвилл С. Сакс, Теодор О. Холл и другие, были получены детальные описания лаборатории в Ок-Ридже и завода в Лос-Аламосе, системы охраны предприятий, сведения об участии в создании ядерной промышленности корпораций «Келекс», «Дюпон», «Юнион Карбайд» и других фирм, данные об ученых, участвовавших в реализации проекта.
В апреле 1945 года была получена подробная информация о конструкции американского опытного реактора Ферми, который мог послужить прототипом реактора, заработавшего в Лаборатории № 2 в августе 1946 года.
Описание бомбы, которую американцы испытают в Аламогордо и взорвут в Хиросиме и Нагасаки, было предоставлено заранее и с абсолютной точностью. Например:
«БОМБА ТИПА «He» (HIGH EXPLOSIVE)
В июле месяце сего года ожидается производство первого взрыва атомной бомбы.
Конструкция бомбы. Активным веществом этой бомбы является элемент 94 без применения урана-235. В центре шара из плутония весом 5 килограмм помещается так наз. инициатор – бериллиево полониевый источник альфа-частиц (плутоний окружается 50 фунтами тьюб-аллой, который является «темпером»). Все это помещается в оболочку из алюминия толщиной 11 см. Эта алюминиевая оболочка, в свою очередь, окружается слоем взрывчатого вещества «пенталит» или «composition C» (по другим данным «Composition B») с толщиной стенки 46 см. Корпус бомбы, в который помещается это ВВ, имеет внутренний диаметр 140 см. Общий вес бомбы, включая пенталит, корпус и проч. – около 3 тонн.
Ожидается, что сила взрыва бомбы будет равна силе взрыва 5.000 тонн ТНТ. (Коэффициент полезного действия - 5-6%.) Количество «fission» равно 75-10.
Запасы активного материала.
а) Уран-235. На апрель с. г. было 25 килограмм уран-235. Его добыча в настоящее время составляет 7,5 кг в месяц.
б) Плутоний (элемент 94). В лагере-2 имеется 6,5 кг плутония. Получение его налажено, план добычи перевыполняется».
Или вот еще одно донесение. 28 февраля 1945 года руководитель НКГБ Всеволод Николаевич Меркулов сообщал Берии: «Проведенные силами ведущих научных работников Англии и США исследовательские работы по использованию внутриатомной энергии для создания атомной бомбы показали, что этот вид оружия следует считать практически осуществимым и проблема ее разработки сводится в настоящее время к двум основным задачам:
1. Производство необходимого количества расщепляемых элементов - урана-235 и плутония.
2. Конструктивная разработка приведения в действие бомбы.
В соответствии с этими задачами в США созданы следующие центры:
1. а) Лагерь-1, он же лагерь «X» – в Вудс Холле, в 35 километрах от г. Ноксвилл, шт. Теннеси. Здесь ведется строительство завода производства урана-235. На строительство этого завода ассигновано 2 миллиарда долларов, занято около 130 тысяч человек. Общее руководство по строительству завода поручено фирме «Келлекс» – специально созданной для этой цели дочерней организации известной проектной фирмы «М.В. Келлог» в Нью-Йорке. Контракт на строительство выдан фирме «Джонсон Констракшн»; кроме того привлечены другие известные фирмы: «Дюпон», «Карбайд энд Карбон Кемикал. Ко». Все работы по созданию завода носят условное название «Клинтон Инжиниринг Воркс»…
б) Лагерь «W», около г. Хэнфорд, шт. Вашингтон, на реке Колумбия. На установке, принадлежащей фирме «Дюпон», здесь производится элемент 94 или плутоний.
2. Лагерь-2, он же лагерь «Y» – в местечке Лос-Аламос, в 70 километрах к северо-западу от небольшого города Санта-Фе, шт. Нью-Мексико. Лагерь находится в непосредственном ведении Военного министерства. Здесь проводятся исследовательские и экспериментальные работы над созданием самой бомбы.
Лагерь-2 изолирован от внешнего мира. Он расположен в пустынной местности, на вершине плоской «столовой» горы. На территории лагеря, отгороженной проволокой и находящейся под специальной охраной, проживает около 2 тысяч человек. Для них созданы хорошие бытовые условия: удобные квартиры, площадки для игр, бассейн для плавания, клуб и т.д. Почтовая переписка с внешним миром контролируется. Выезд работников из лагеря разрешатся только по специальному разрешению военных властей. Вокруг лагеря имеются несколько полигонов. Ближайший из них – Анкор Ранч, находится в 5 милях от Лос-Аламоса.
Последние исследовательские данные об эффективности атомной бомбы вносят новое представление о масштабах разрушения. По расчетам, энергия атомной бомбы общим весом около 3 тонн будет эквивалентна энергии обычного взрывчатого вещества весом от 2.000 до 10.000 тонн. Считают, что взрыв атомной бомбы будет сопровождаться не только образованием взрывной волны, но и развитием высокой температуры, а также мощным радиоактивным эффектом, и что в результате этого все живое в радиусе до 1 километра будет уничтожено.
Разрабатываются два способа производства взрыва атомной бомбы:
1. Баллистический
2. Методом «внутреннего взрыва»…
В связи со всей проблемой использования внутриатомной энергии урана в целом вопрос о наличии и мощности месторождений урановой руды в каждой из стран приобретает особо важное значение.
В нашем распоряжении имеются следующие данные по этому вопросу:
Главные месторождения урановых руд находятся в бельгийском Конго, Канаде, Чехословакии, Австралии и на о-ве Мадагаскар.
Канадская руда разрабатывается фирмой «Канадиен Радио энд Ураниум Корп» в Порт Хоуп, Онтарио и использовалась как англичанами, так и американцами. Со стороны Канадского правительства было намерение национализировать урановые разработки. Но американцы предупредили это мероприятие, закупив канадские месторождения, хотя и в значительной степени уже истощенные.
Кроме того, американцы добились неограниченного контроля над добычей урановых руд в Бельгийском Конго. Позиция англичан в Бельгийским Конго значительно слабее, так как промышленная верхушка этой колонии склоняется в сторону американцев и настроена сепаратистски, за выделение в независимое государство.
Месторождения урановой руды в Чехословакии расположены в Судетской области, в окрестностях Иоахимшталь на южных склонах Эрцгебирга в 20 километрах к северу от Карлсбада.
По нашим агентурным данным, англичане были якобы намерены заключить соглашение с Чехословацким правительством в Лондоне по вопросу об эксплуатации этих месторождений».
Разведка помогла Курчатову сделать вывод и о принципе приведения в действие ядерной бомбы. Специалисты называют это «вторым судьбоносным решением, определившим принципиальный облик ядерного оружия». Проведя анализ материалов разведки, он сделал выбор в пользу принципа имплозии.
Получив 5 марта новую порцию материалов, Курчатов 16 марта направляет свое заключение: «Материал представляет большой интерес: в нем, наряду с разработанными нами методами и схемами, указаны возможности, которые до сих пор у нас не рассматривались. К ним относятся: 1) применение уран-гидрида-235 вместо металлического урана-235 в качестве взрывчатого вещества в атомной бомбе; 2) применение «взрыва во внутрь» для приведения бомбы в действие…
При методе «взрыва во внутрь» используются громадные давления и скорости, которые развиваются при взрыве. В материалах указано, что этот метод дает возможность увеличить скорость частиц до 10,0 метров в секунду в том случае, если будет обеспечена симметрия давления, и что, следовательно, этот метод следует предпочесть методу «выстрела». Сейчас трудно дать окончательную оценку правильности такого заключения, но несомненно, что метод «взрыва во внутрь» представляет большой интерес, принципиально правилен и должен быть подвергнут серьезному теоретическому и опытному анализу».
На следующий пакет сообщений разведки, Курчатов 7 апреля давал заключение: «Материал большой ценности. Он содержит данные: 1) по атомным характеристикам ядерного взрывчатого вещества; 2) по деталям взрывного метода приведения атомной бомбы в действие; 3) по электромагнитному методу разделения изотопов урана…
Изложен метод приведения бомбы в действие «взрывом во внутрь» (implosion method), о котором мы узнали совсем недавно и работу над которым только начинаем. Однако уже сейчас нам стали ясными все его преимущества перед методом встречного выстрела…
Я бы считал необходимым показать соответствующий текст (от стр. 6 до конца, за исключением стр. 22) проф. Ю.Б. Харитону». Харитон уже с 1943 года занимался разработкой конструкции самой ядерной бомбы.
В апреле Курчатов включил в план работ над бомбой новый метод подрыва, основанный на «взрыве во внутрь» – методе имплозии.
15 мая Сталин утвердил постановление ГКО № 8579сс/ов, составной частью которого являлся план научно-исследовательских работ курчатовской Лаборатории № 2 по ядерной проблеме на 1945 год. В VI разделе плана значились «Работы по атомной урановой бомбе», а их научным руководителем – Харитон.
***
Для бомбы нужен был уран, которого в Советском Союзе по-прежнему не было. От слова совсем. Вернадский 13 марта 1943 года направил записку президенту АН Комарову и академикам Иоффе и Хлопину с «предложением скорейшего восстановления деятельности Урановой комиссии и организации геолого-разведочных работ по поиску новых месторождений урана, так как запасов урана в стране практически не было… Первухин и Курчатов вызвали Хлопина в Москву из Казани. Академик сообщил, что в имеющемся в Средней Азии руднике, где добывают радиевые руды для цветной металлургии, в отходах имеется уран. Первухин и Курчатов доложили правительству, что необходимо организовать срочные работы по разведке новых месторождений и добыче урана в больших масштабах Следствием этого явилось новое распоряжение ГКО от 30 июля № 3834 «Об организации геолого-разведочных работ, добычи урана и производства урановых солей».
В дополнение к этому распоряжению 3 августа 1943 года ГКО предлагает Академии наук поручить Хлопину и его сотрудникам организационную работу и проверку всех имеющихся и вновь найденных образцов пород и руд урана и к 15 сентября 1943 года представить на утверждение президиума Академии развернутый план работ. Руководствуясь этим, Президиум АН СССР принял 18 августа 1943 года соответствующую резолюцию «Об организации работ по геологии урана».
ГКО обязывал Наркомат цветной металлургии добыть в 1943 году первую партию урана – 100 тонн. Но это постановление не было выполнено ни в 1943-м, ни в 1944 годах. 8 апреля 1944 года ГКО принял постановление № 5583сс «О развитии геологоразведочных работ по радиоактивным элементам». К 1945 году удалось получить только один килограмм, и ни руководство страны, ни Курчатов не знали, будет ли вообще получено нужное количество…
Первый слиток урана весом около килограмма был получен в лаборатории Института редких и драгоценных металлов в конце 1944 года. Таким образом, к 1945 году США располагали 3140 тоннами металлического урана, Советский Союз – одним килограммом.
В начале 1945 года недалеко от главного здания Лаборатории № 2 поставили большую армейскую палатку, куда начал поступать особо чистый графит, а затем и уран. Расчеты показывали, что для достижения критических размеров, позволяющих осуществить самоподдерживающуюся цепную реакцию деления, потребуется до 50 тонн урана и около 500 тонн графита.
Ситуацию спасла Победа. В поверженную Германию направили комиссию во главе с Завенягиным, Махневым, Кикоиным и Харитоном, которой удалось найти уран и немало узнать о состоянии немецкой ядерной программы.
Как выяснится, в январе 1944 года Гейзенберг получил литые урановые пластины для большой реакторной сборки в Берлине. Для нее сооружался специальный подземный бункер. Эксперимент по получению цепной реакции был намечен на начало 1945 года. Но он так и не состоялся. 31 января все оборудование спешно демонтировали и отправили на юг Германии. В конце февраля реактор прибыл в деревню Хайгерлох недалеко от швейцарской границы. 23 марта профессор Герлах позвонил в Берлин и доложил, что реактор работает. Но радость была преждевременной — реактор не сумел достичь критической точки. После перерасчётов оказалось, что количество урана необходимо увеличить ещё на 750 кг, кроме того, увеличить количество тяжёлой воды, запасы которой уже иссякали. 23 апреля в Хайгерлох вошли американские войска. Реактор был вывезен в США.
Вопрос о возможности создания учёными Третьего рейха атомной бомбы остается открытым до сих пор. Общепринято мнение, что проект не был реализован из-за выбора далеко не оптимального пути, связанного с использованием тяжелой воды. Распространённо мнение и об игнорировании руководителями рейха атомной проблемы. Действительно, в середине войны в руководстве Германии возобладало стремление сосредоточить ресурсы на проектах, дающих скорейшую отдачу в виде новых систем оружия. И – может быть, самое главное - на германские атомные исследования было затрачено в двести раз меньше средств и в них было занято в полторы тысячи раз меньше людей, чем в «Манхэттенском проекте».
В 1945 году на территории Германии победители усиленно разыскивали немецких учёных и инженеров всех специальностей, прежде всего имеющих отношение к военным исследованиям и производству, особенно учёных-ядерщиков. Часть из них была обнаружена в лагерях для военнопленных. Всего советскими органами было выявлено 1600 человек, имевших отношение к ядерным исследованиям, среди них 111 докторов физико-математических наук. Они сильно помогут в реализации нашего ядерного проекта и многие заслуженно получат высшие правительственные награды СССР.
Но, главное, группой Завенягина в СССР было направлено 300 тонн окиси урана, что резко изменило ситуацию к лучшему. Вместе с ураном в Лабораторию № 2 были доставлены также научная и техническая документация, приборы и оборудование из ряда профильных немецких исследовательских центров.
В начале 1946 года Курчатов писал: «До мая 1945 года не было надежд осуществить уран-графитовый котел, так как в нашем распоряжении было только 7 тонн окиси урана и не было надежды, что нужные 100 тонн урана будут выработаны ранее 1948 года. В середине 1945 года Берия направил в Германию специальную группу работников Лаборатории № 2 и НВКД во главе с Завенягиным для розыска урана, выяснения на месте результатов научной работы, вывоза урана и тяжелой воды и др. материалов, а также опроса ученых Германии, занимавшихся ураном». Это позволило, как сказал Курчатов Харитону, «на несколько лет сократить сроки пуска реактора».
Урановые залежи разведывали и в СССР. В Среднюю Азию была отправлена комиссия, обнаружившая новые значительные запасы урана. Начинались горные разработки вблизи Желтых вод на Украине, в Силламяэ в Эстонии, Сланцах в Ленинградской области, вблизи Пятигорска на Кавказе, на Урале, на востоке Сибири, на Колыме. В 1945 году в Советском Союзе было произведено 115 тонн урана.
Теперь требовалось создать технологию получения чистого металлического урана, которая была разработана по заданию Курчатова (в решение этой задачи выдающийся вклад внес немецкий ученый Н. Риль) и освоена в промышленном масштабе на заводе № 12 в г. Электросталь Московской области.
Кроме того, активно использовали урановые месторождения в советской зоне оккупации в Германии, где были построены фабрики для получения уранового концентрата, отправляемого затем в Советский Союз. Урановые рудники закладывали в Болгарии, Польше, Чехословакии. СССР начал добычу урана в китайской провинции Синьцзян.
Параллельно с проблемой урана решалась и другая важнейшая задача – производство в больших количествах графита. В результате исследований в Лаборатории № 2 в ноябре 1944 года были сформулированы жесткие требования к реакторному графиту (примеси бора – только миллионные доли), и летом 1945 года удалось разработать специальный технологический процесс. Графит требуемой чистоты для использования в ядерном реакторе был выпущен на Московском электродном заводе.
К этому времени американская бомба была уже практически готова.
Встал вопрос о том, как ее использовать.
Сбросить бомбу
5 августа
Вопрос о морали в связи с созданием ядерного оружия и его возможным применением стал возникать, как только перспектива завершения работ замаячила на горизонте.
Весной 1944 года Рузвельту предстояло сделать выбор между двумя курсами. Первый предполагал продолжение атомного сотрудничества исключительно с Британией. Второй – привлечение к сотрудничеству Советского Союза, что давало надежу на то, что атомная энергия станет энергией мирной. Человеком, который в обостренной форме поставил вопрос об этом выборе, стал Нильс Бор.
Близкий к Рузвельту судья Верховного суда Феликс Франкфуртер попросил президента принять Бора. Встреча состоялась и продолжалась полтора часа.
Бор предлагал – ради сохранения доверия между союзниками – информировать Советский Союз о работах над проектом S-1, осуществлять совместную техническую инспекцию, создать общее атомное агентство, четкое разделить мирные и военные исследования. Если США и Англия на ранней стадии исследований не заключат соглашения с СССР, то после войны великие страны будут втянуты в самоубийственную гонку атомного вооружения. И это было мнение далеко не только Бора, но и ряда других ключевых участников проекта.
Рузвельт тогда сказал Франкфуртеру:
– Вся эта вещь смертельно тревожит меня.
Бор на этом не остановился и 3 июля подготовил письменный меморандум, который Франкфуртер передал Рузвельту. Тот вновь принял ученого 26 августа, но высказанная Бором идея о временном характере всякой монополии на атомное оружие показалась ему недостаточно убедительной.
Президент направил Бора к Черчиллю, который крайне резко поговорил с ученым. Британский премьер немедленно предложил Рузвельту зафиксировать их совместное негативное отношение к идее информировать о чем-то Советский Союз. 19 сентября в Гайд-Парке они подписали на этот счет секретную «памятную записку». Одновременно и Рузвельт, и Черчилль дали указание своим спецслужбам установить слежку за Нильсом Бором и предпринять шаги, «гарантирующие уверенность, что он не несет ответственности за утечку информации, в особенности к русским».
Среди незаметных участников атомного проекта был чикагский физик Отто Штерн, один из друзей Эйнштейна, работавший с ним еще в Праге. В конце 1944 года Штерн посетил Принстон. То, что Эйнштейн услышал, его расстроило. Вне зависимости от того, будет ли использована бомба в этой войне, характер и войны, и мира изменится навсегда. Но понимают ли это политики? Эйнштейн решил написать Нильсу Бору (Эйнштейн был один из немногих, знавших, что Бор тайно находился в Соединенных Штатах). «Политики не могут оценить его возможности и вследствие этого не знают, насколько велика опасность», - уверял Эйнштейн, приводя доводы в пользу создания мирового правительства, наделенного определенной властью и способного предотвратить гонку вооружений в наступавшей ядерной эпохе. «Ученые, имеющие влияние на политических лидеров, - настаивал Эйнштейн, - должны оказать давление на руководителей своих стран, чтобы добиться интернационализации военной мощи». Это было началом политической миссии, всецело поглотившей Эйнштейна в оставшиеся десять лет его жизни.
Бор поспешил в Принстон – спасать Эйнштейна, убеждая его, что для любого, кто знает о ходе работ над бомбой и поделится этой информацией, «последствия будут самыми плачевными». Бор заверил, что ответственные политики в Вашингтоне и Лондоне осведомлены как об угрозах, связанных с такой бомбой, так и «об уникальной возможности способствовать налаживанию дружеских отношений между государствами». Бору удалось убедить Эйнштейна хранить молчание.
Но Эйнштейн напишет еще одно письмо президенту, и, как в 1939 году, оно стало следствием визита Сцилларда, посетившего его в марте 1945 года. Сцилларда волновало, как бомба может быть использована. Немецкие планы создания сверхоружия так и не материализовывались. Атомный проект, по словам известного американского журналиста и историка Уильяма Ширера, «продвинулся недалеко, поскольку не вызывал большого интереса у Гитлера и поскольку Гиммлер имел обыкновение арестовывать ученых-атомщиков по подозрению в нелояльности или отрывал их для проведения увлекавших его нелепых «научных» экспериментов, которые он считал гораздо более важными. К концу 1944 года правительства Англии и США с большим облегчением узнали, что немцы не смогут создать атомную бомбу и применить ее в этой войне».
Если ясно, что Германия бомбу уже не сделает, вопрошал Сциллард, тогда зачем Америка форсирует завершение работы? Есть ли смысл использовать ее против Японии? Или у бомбы другое предназначение? Эйнштейн согласился написать Рузвельту. Он хотел попытаться убедить его встретиться со Сциллардом и другими озабоченными учеными, пойдя на хитрость: «Я не знаю, ни в чем состоят соображения д-ра Сцилларда, ни в чем суть рекомендаций, которые он собирается представить на Ваше рассмотрение, – написал Эйнштейн. – Условия секретности, в рамках которой сейчас работает д-р Сциллард, не позволяет ему поделиться со мной информацией о своей работе».
Рузвельт этого письма не прочел. 12 апреля он ушел из жизни. Письмо Эйнштейна нашли в его кабинете и передали Джеймсу Бирнсу, вскоре ставшему госсекретарем. Сциллард и Бирнс встретились в Южной Каролине, но на Бирнса озабоченности физика не произвели ни малейшего впечатления.
В бумагах Франкфуртера сохранилось добавление Бора к его июльскому 1944 года меморандуму, датированное 24 марта 1945 года. Из него следует, что ни Бор, ни Франкфуртер не утратили надежды на новую встречу с Рузвельтом и на положительное решение вопроса о международном контроле над атомным оружием. Бор заявил о неизбежном овладении секретом производства атомного оружия многими странами. «Человечество, – писал физик, – столкнется с угрозой беспрецедентного характера, если в надлежащий момент не будут приняты меры с целью не допустить смертельно опасного соревнования в производстве невероятного по своей разрушительной силе оружия и установить международный контроль за производством и применением этих мощных материалов». Франкфуртер тоже так и не успел переговорить на эту тему с Рузвельтом.
После смерти Рузвельта в должность вступил 33-й президент Соединенных Штатов Америки – Гарри Трумэн. В тот же день наскоро прошло заседание кабинета министров. Дождавшись, когда коллеги покинули зал, Стимсон задержался, чтобы коротко, не вдаваясь в детали, проинформировать нового президента: США находятся накануне создания принципиально нового «взрывного устройства невероятной разрушительной силы». Так Трумэн впервые услышал об атомной бомбе. В это трудно поверить, но в тот день Сталин и Молотов были куда более информированы об американском ядерном проекте, чем президент Соединенных Штатов.
На следующий день, 13 апреля, Трумэн встретился с военной верхушкой: «Это было в одиннадцать, когда военный министр Стимсон и военно-морской министр Форрестол пришли вместе с генералом Джорджем Маршаллом – начальником штата армии, адмиралом Эрнстом Кингом – командующим военно-морскими операциями, генерал-лейтенантом Барни Джилсом из ВВС и адмиралом Уильямом Леги, руководителем аппарата президента…
Их доклад мне был коротким и по делу. Германия, сказали они мне, не будет полностью повержена, по крайней мере, на протяжении шести месяцев. Япония не будет завоевана еще полтора года». Как видим, руководство американских вооруженных сил было настроено на долгую войну.
С другим настроением пришел в кабинет президента друживший с ним Джеймс Бирнс, бывший сенатор, а тогда директор Управления военной мобилизации. Именно он, поведал Трумэну о деталях «Манхэттенского проекта» и о том, какие военные и дипломатические преимущества сулит его успех. По словам Трумэна, Бирнс рассказал ему, что «Соединенные Штаты завершают работу над взрывчатым веществом такой огромной силы, что оно в состоянии уничтожить весь земной шар». Бирнс, в отличие от Трумэна неплохо ориентировался в международных делах. Он был участником Ялтинской конференции и даже вел ее стенограмму. И его взгляды сильно отличались от рузвельтовских по многим из обсуждавшихся в Крыму вопросов. Ободряющая информация о скором появлении «победоносного оружия» существенно упрощала для Трумэна восприятие международных и военно-политических проблем. Он был согласен с Бирнсом: атомная бомба создается для того, чтобы ее использовать.
В мемуарах Трумэн напишет: «Я узнал об этом предприятии только после того, как стал президентом, когда военный министр Стимсон поведал мне полную историю. Он сказал мне тогда, что проект близок к завершению и бомбу можно ожидать в течение следующих четырех месяцев. Также по его предложению я создал комитет из лучших людей и попросил их исследовать со всей тщательностью последствия, которые новое оружие может иметь для нас.
Министр Стимсон возглавлял группу как председатель, другими членами были Джордж Харрисон, президент нью-йоркской Life Insurance Company, который был специальным помощником военного министра; Джеймс Бирнс как мой личный представитель; Ральф Бард – заместитель министра флота; заместитель госсекретаря Уильям Клейтон; и трое самых выдающихся ученых – доктор Вэнивар Буш – президент Института Карнеги в Вашингтоне и директор Управления научных исследований и развития; доктор Карл Комптон – президент Массачусетского технологического института; и доктор Джеймс Конант – президент Гарвардского университета и председатель Национального комитета оборонных исследований.
Этому комитету помогала группа ученых, из который наиболее значимыми из числа занятых разработкой атомной бомбы были доктор Оппенгеймер, доктор Артур Комптон, доктор Э.О. Лоурэнс и родившийся в Италии доктор Энрико Ферми. Заключение, к которому пришли эти люди – и в совещательном комитете ученых, и всем комитетом, – было доложено мне Стимсоном 1 июня».
Ядерный фактор уже зримо влиял на дипломатию. 23 апреля 1945 года Трумэн встретился в Белом доме с Молотовым и неожиданно резко с ним поговорил. Удивленный тоном беседы посол в США Андрей Андреевич Громыко, и прежде общавшийся с Трумэном, замечал: «Раньше, до окончания войны, до кончины Рузвельта, Трумэн хотел создать о себе хорошее впечатление в Москве. Но уже на беседе с Молотовым его как будто подменили. Новый президент обладал солидной способностью к политическим метаморфозам, которые вскоре проявились открыто». Главной причиной такой перемены Громыко считал атомную бомбу: «Трумэну явно казалось, что, поучив в руки такое оружие, Америка сможет диктовать свою волю Советскому Союзу».
О личной встрече с президентом попросил Стимсон, и 25 апреля он получил аудиенцию. О содержании беседы говорит подготовленный к ней меморандум военного министра:
– Не позже, чем через четыре месяца мы, судя по всему, завершим производство самого ужасного оружия, когда-либо известного в человеческой истории, один боеприпас которого может уничтожить целый город. Однако абсолютно очевидно, что мы не в состоянии сохранить за собой эти преимущества на неопределенное время, так как… различные исходные данные, связанные с открытием секрета атомной бомбы и ее производством, хорошо известны многим исследователям во многих странах, хотя немногие ученые сейчас знакомы с процессом в целом. Весьма вероятно, что в будущем бомба может быть изготовлена и малыми странами, и даже группами людей или в более короткий срок большой страной».
Стимсон предлагал создать международный контрольный орган, который бы распоряжался ядерным оружием, систему инспекций, и «это понятно предполагало еще невиданную, высочайшую степень интернационализации политического мышления всего мирового сообщества». Трумэна идеи международного контроля совсем не вдохновили. В отличие от идеи использовать бомбу для ускорения окончания войны.
Трумэн 2 мая начал консультации, продолжавшиеся и следующие два дня, которые «касались организационных вопросов, связанных с формированием Временного комитета (Interim Committee), призванного в обстановке абсолютной секретности вынести заключение по поводу использования атомной бомбы. Как позднее вспоминал Трумэн, «Бирнс обрисовал такую перспективу: «В конце войны бомба вполне могла бы позволить нам диктовать наши собственные условия»«.
В мае была сформирована специальная авиационная группа № 509 под командованием воздушного аса полковника Поля Тиббетса, блестяще проявившего себя на рискованных испытаниях новых стратегических бомбардировщиков Б-29. Пока летчики полковника Тиббетса, которым не сообщали, к какой миссии их готовят, отрабатывали точное бомбометание, в Вашингтоне продолжались напряженные политические дискуссии.
Трумэна информировали, что многие ученые, занятые в «Манхэттенском проекте», прежде всего Лео Сциллард, выступают против военного использования атомной бомбы. Говорили, что Эйнштейн написал Трумэну (что сомнительно): «Я не знаю, каким оружием будет вестись третья мировая война, но четвертая – палками и камнями». Ученые рекомендовали осуществить показательные взрывы, пригласив на них наблюдателей из союзных и нейтральных стран, а затем предъявить ультиматум Японии, и только после вероятного отказа Японии капитулировать осуществить атомную бомбардировку одного-двух городов этой страны. Но Сцилард тщетно добивался приема у Трумэна.
31 мая состоялось решающее заседание Временного комитета по атомному оружию (Interim Committee). Вторжение на Японские острова было назначено на 12 ноября, применение атомной бомбы рассматривалось как законная, не противоречащая общепринятым принципам ведения войны акция. Япония должна была понести возмездие за Пёрл-Харбор. А бомбардировки предотвратят гибель тысяч американских солдат.
Буш и Конант первыми затронули болевую точку – как долго США смогут сохранить монополию на атомное оружие. Они оба в тот момент исходили из того, что Советскому Союзу потребуется длительное время для создания собственной бомбы. Комптон считал, что шесть лет, Гровс – 20 лет. Оппенгеймер не стал вмешиваться в этот спор. Но решительно повторил мысль Нильса Бора: «Москве следует сообщить о бомбе раньше, чем она будет использована. И предложить совместную разработку системы международного контроля над атомной энергией». Инициативу поддержал и Маршалл: «Соединенным Штатам не следует бояться того, что русские получат информацию о Манхэттенском проекте. Более того, это будет означать признание реальностей, возникших на основе военного сотрудничества и новых межгосударственных отношений США и СССР... Почему бы не пригласить двух известных русских ученых побывать на испытательном полигоне в Аламогордо, когда там в один из июльских дней будет взорвано экспериментальное устройство – первая атомная бомба?»
По кабинету прошел тревожный шумок.
Против Маршалла резко выступил Бирнс. Если США передадут Советскому Союзу информацию о бомбе даже в самых общих чертах, Москва немедленно потребует права на вступление в англо-американский «атомный клуб». Бирнс категорически настаивал на сохранении секретности, утверждая, что дипломатическая ценность бомбы резко снизится, если Сталину станет о ней известно до того, как она будет использована. Это не помешает, уверял он, налаживанию отношений с Россией.
Никто не решился возразить Бирнсу. Артур Комптон подвел итоги: «Соединенные Штаты должны сохранить свои господствующие позиции в сфере атомных вооружений, одновременно стремясь к политическому соглашению с СССР». Общий вывод для президента на следующий день сформулировал Бирнс: «Признавая, что окончательный выбор объекта является преимущественно делом военных, комитет считает, что бомба должна быть сброшена на Японию как можно скорее; она должна быть сброшена на военный завод, окруженный жилищами рабочих; атомная бомбардировка должна быть произведена без предварительного предупреждения».
Известный американист Виктор Леонидович Мальков в связи с этим замечал: «Будущий госсекретарь обнародовал принципы новой внешнеполитической доктрины, базирующейся на опережающие все остальные страны достижения в ядерной физике и производстве атомного оружия. При таком подходе мораль и право становились элементами второстепенными, самодовлеющее значение обретала идея перманентного сохранения абсолютного превосходства в новейших системах массового поражения».
Стимсон 1 июня доложил выводы Временного комитета Трумэну, который запомнил: «Их рекомендацией было, чтобы бомба была использована против врага, как только это можно будет сделать. Они также рекомендовали, чтобы она была применена без специального предупреждения и против цели, которая сразу ясно покажет ее уничтожающую силу… «Мы не можем представить, чтобы какая-либо техническая демонстрация могла бы привести к концу войны; мы не видим никакой приемлемой альтернативы прямому военному использованию».
Трумэн в мемуарах удивительно мало говорит о бомбе, и особенно о моральных аспектах ее применения и своих моральных терзаниях. Все-таки предстояло одним приказом убить сотни тысяч людей – стариков, женщин, детей. Трумэн сваливал все на мнения экспертов и военную необходимость сохранить жизни американских солдат. Одно из редких откровений в мемуарах: «Окончательное решение о том, применять ли атомную бомбу и когда это сделать, принадлежало мне, пусть насчет этого никто не заблуждается. Я рассматривал бомбу как военное оружие, и никогда у меня не было каких-либо сомнений, что я должен ее применить. Высшие военные советники президента рекомендовали ее использование, а когда я разговаривал с Черчиллем, он безапелляционно сказал мне, что он поддерживает использование атомной бомбы, если она способна помочь закончить войну».
Стимсон 6 июня вновь встречался с Трумэном. Решение сохранить в секрете от Советского Союза сведения о бомбе до того момента, пока она «не будет успешна сброшена на Японию», было подтверждено. В ходе беседы Стимсон убедился, президент увязывает свои планы на будущее с графиком Оппенгеймера-Гровса. Военный министр услышал от Трумэна, что тот настоял на созыве конференции в Потсдаме не ранее 15 июля, «дабы мы получили дополнительное время». Стимсон и президент теряли контакт, расходясь в моральном аспекте решения о военном применении бомбы. Стимсон придавал этому большое значение, Трумэн – второстепенное.
Меж тем семь ученых, работавших в Чикаго в рамках «Манхэттенского проекта», во главе с лауреатом Нобелевской премии Джеймсом Франком и Сциллардом, подготовили доклад, где призвали к созданию системы международного контроля над ядерным оружием и его применением. «Может оказаться очень трудным убедить мир в том, что страна, которая оказалась способной тайно изготовить и неожиданно обрушить на головы людей оружие, столь же неразборчивое, как и немецкие самолеты-снаряды, но в миллион раз более разрушительное, заслуживает доверия к декларируемому ею стремлению владеть таким оружием при наличии международного соглашения... Если же правительство приняло решение продемонстрировать в ближайшее время атомное оружие, то ему следовало бы прислушаться к голосу нашей общественности и общественности других стран, прежде чем решиться применить это оружие против Японии. В этом случае и другие нации разделили бы с нами ответственность за столь роковое решение». «Чикагская семерка» предсказывала, что в результате углубления взаимного недоверия отношения между Россией и США неизбежно войдут в фазу открытой конфронтации с непредсказуемым финалом. Советскому Союзу, говорили они, потребуется лишь три или четыре года, чтобы нарушить атомную монополию Америки.
Президент и Бирнс следовали совсем другой логике. Атомные бомбардировки окажут устрашающее действие на Москву, что должно сделать ее впредь более покладистой на переговорах и научить Сталина не переоценивать свои возможности.
Франк лично отвез доклад «чикагской семерки» в Вашингтон, где 11 июня вместе с Комптоном пытался вручить его Стимсону. Однако в Пентагоне помощник военного министра солгал, что Стимсона нет в городе и встреча невозможна.
16 июня Стимсон получил из Лос-Аламоса секретное заключение научного совета Временного комитета на доклад Франка-Сцилларда, подписанное Оппенгеймером от имени группы научных консультантов, в которую помимо него входили Комптон, Лоуренс и Ферми. Оппенгеймер был настроен самым решительным образом – никаких упреждающих демонстраций, бомба должна быть сброшена на цель в Японии без предварительного предупреждения, внезапно.
У Оппенгеймера росло ощущение великой цели – пополнить военный арсенал американской демократии оружием такого рода, которое сделает ее непобедимым бастионом, способным сокрушить любого противника. Как он считал, это не противоречило привлечению Советского Союза к обсуждению в будущем вопроса о создании системы международного контроля над атомным оружием. Оппенгеймер предлагал «до использования оружия» поставить в известность о нем «не только Англию, но и Россию, Францию и Китай», а также попросить эти страны высказать идеи о «взаимодействии с целью превращения результатов, полученных в этой области, в инструмент улучшения международных отношений».
18 июня у президента состоялось совещание с высшими военными руководителями по вопросу о завершении войны на Тихом океане. Трумэну оно давало возможность прозондировать позицию верхушки военных, часть из которых не верила в реальность победы малой кровью, считая «Манхэттенский проект» сплошным надувательством, другая – боялась негативно повлиять на боевой дух войск, возбуждая ложные надежды разговорами о сверхоружии, третья испытывала моральный терзания по поводу применения бомбы.
Доклад делал Маршалл. Рекомендовалось начать операции на территории Японии путем высадки союзных войск на третьем по величине острове Японского архипелага Кюсю в октябре 1945 года. В операции «Олимпик» должны были участвовать свыше 750 тысяч американских и несколько сотен тысяч британских военнослужащих. Захват Кюсю рассматривался как первый шаг, вслед за этим намечалась высадка на Хонсю, где расположена и столица страны Токио. Трумэн писал: «Оценивалось, что потребуется время до осени 1946 года… Генерал Маршалл сказал мне, что заставить врага сдаться на его родной земле может стоить жизни полумиллиону американцев».
После доклада Маршалла присутствующими овладело странное стеснение. Выступавшие поочередно участники совещания тщательно обходили тему атомной бомбы, хотя среди них не было ни одного, кто не знал бы о «Манхэттенском проекте». Скорее, просто никто из находившихся тогда в Овальном кабинете не хотел брать на душу смертный грех массового убийства. Завершал список выступавших заместитель военного министра Макклой. Когда до него дошла очередь, Трумэн спросил его, нет ли решения, альтернативного предложенному в докладе Маршалла. Поймав разрешающий взгляд Стимсона, Макклой заявил, что реальной альтернативой повторению неудачной высадки американцев на Окинаве в апреле 1945 года могла быть только атомная бомба:
– С какой стати платить японцам вежливостью за разбойное нападение на Пёрл-Харбор? Секретность, скрытность, внезапность!
Эти преимущества не могут быть разменяны на стародавние и плохо вяжущиеся с тотальной войной понятия чести и человеколюбия. Трумэн, положив конец разноголосому хору опомнившихся оппонентов Макклоя, просто попросил его подготовить проект ультиматума Токио, но без упоминания о бомбе. Японцы не должны были ни о чем знать.
Так 18 июня было предрешено военное использование – без предупреждения – атомной бомбы против Японии. И получалось, что сделано это было не единолично президентом, а всем высшим командованием армии и флота в присутствии главнокомандующего. Трумэна после этого уже не могли интересовать никакие другие экспертные решения и рекомендации.
Когда 21 июня под председательством советника военного министра Джорджа Гаррисона собрался на свое последнее заседание Временный комитет, для Белого дома это имело уже ритуальное значение. Комитет проштамповал рекомендации Совета научных консультантов от 16 июня, скорректировав лишь идею предварительного оповещения трех стран: России, Франции и Китая. Последние две было решено не упоминать. Была высказана идея включить проблему атомного оружия в контекст будущих советско-американских отношений.
«В июне и до середины июля 1945 г. Трумэн окончательно остановил свой выбор на двойном решении, – справедливо замечал Мальков. – Придя без колебаний к выводу о необходимости применения атомной бомбы против Японии (чем скорее, тем лучше), он надеялся таким образом решить сразу несколько труднейших задач: во-первых, сделать ненужным дорогостоящее и рискованное вторжение на Японские острова, избежав больших потерь армии США в живой силе; во-вторых, обеспечить предотвращение вмешательства в войну в больших размерах (или полностью) Советского Союза, что неминуемо после капитуляции Японии привело бы к претензиям Сталина на особую роль на Дальнем Востоке и в Китае в частности; в-третьих, снять вопрос о переброске американских войск из Европы на Дальний Восток, т.е. обеспечить баланс сил на Европейском континенте и тем самым остановить дальнейшее распространение советского влияния.
Но испытание атомной бомбы могло окончиться неудачей. На этот случай Трумэн предусмотрел сохранение в силе договоренности со Сталиным о вступлении СССР в войну с Японией... Он не торопил Сталина начинать войну против Японии, стремясь временно избегать любых шагов, которые заставили бы советского лидера встать в позу и разыграть собственные «японскую» и «китайскую» карты, воспользовавшись затруднениями США в момент подготовки к высадке десанта».
Второго июля Стимсон был в Белом доме, чтобы представить Трумэну проект обращения к народу в связи с планируемой атомной бомбардировкой, зачитать которое Трумэну предстояло не до, а после атомной атаки. Не обошли собеседники и вопрос о том, какому японском городу предстояло стать первым объектом для атомной атаки.
Начальные прикидки на этот счет были сделаны еще в декабре 1944 года генералом Гровсом совместно с полковником Тиббитсом. Их выбор пал на город, который не был разрушен обычными бомбардировками – миллионную древнюю японскую столицу Киото. За ней в коротком списке для уничтожения следовали Хиросима, Иокогама и Кокура.
«Привлекательность» Киото в глазах Гровса и других членов специального комитета по выбору цели заключалась в том, что это был религиозный и духовный центр Японии, разрушение которого окажется наиболее болезненным для японцев как нации. Когда 12 июня вопрос поступил на рассмотрение Стимсона, опытный генерал был слегка шокирован: он в прошлом несколько раз посещал Киото, и город произвел на него огромное впечатление своим утонченным величием. И министр понимал, какой урон будет нанесен имиджу Америки, если бомба сотрет в пыль город-легенду с многочисленными архитектурными шедеврами. Стимсон и спас Киото, немедленно возразив:
– Я не могу дать согласия бомбить этот город.
Присутствовавший при сем Маршалл дипломатично промолчал. Гровс напишет: «После быстрого и отчасти внезапного окончания войны я испытал чувство облегчения по поводу своего поражения в этом споре, позволившего сильно уменьшить число жертв японского народа».
Так первой в списке оказалась Хиросима. В Америке, да и в остальном мире, тогда мало кто слышал о Хиросиме, а потому ее легко можно было изобразить в виде чуть ли не главного центра военно-промышленного комплекса Японии, которым город не был. Президент выбор одобрил.
На встрече с Трумэном на следующий день – 3 июля – Стимсон предложил Трумэну оповестить Сталина о бомбе на Потсдамской конференции и рекомендовал, как это лучше сделать:
– Надо сказать Сталину, что мы работаем, как черти, чтобы создать это новое оружие, что оно практически готово и мы собираемся применить его против Японии. А вот если оно окажется эффективным, мы предлагаем Сталину вслед за тем начать переговоры с целью установить контроль над ним, обеспечив миру безопасность и устранив угрозу уничтожения цивилизации. Если Сталин будет добиваться детальной информации о характере нового оружия и способов его производства, можно ответить, что мы еще не готовы сообщить эти сведения.
Президент выслушал эти рекомендации и сказал, что внимательно их обдумает.
Вот тот связанный с бомбой политический багаж, с которым Трумэн отправился в Потсдам.
16 июля Соединенные Штаты испытали первую ядерную бомбу, которая называлась «Гаджет» («Штучка»). Как это повлияло на ход Потсдамской конференции, и как Трумэн принял окончательное решение о применении бомбы, мы уже знаем.
6 августа
На контролируемый американцами остров Тиниан в архипелаге Марианских островов крейсер «Индианаполис» 26 июля доставил в собранном виде бомбу, получившую название «Малыш». Вторую бомбу, прозванную «Толстяк», по частям привезли самолетами 28 июля и 2 августа. Начальник штаба армии Джордж Маршалл 28 июля подписал приказ о нанесении ядерного удара «в любой день, начиная с 3 августа, как только позволят погодные условия».
Благоприятные погодные условия появились только 6 августа. Вскоре после полуночи полковнику Полу Тиббетсу на аэродроме Тиниана был отдан приказ отправиться в полет с бомбой «Малыш» на борту и сбросить ее на центр Хиросимы. В случае резкого ухудшения погоды запасными объектами бомбардировки являлись Кокура и, в крайнем случае, Нагасаки. Бомбардировщик В-29 сопровождали еще шесть самолетов, выполнявших разведывательные и контрольные задачи.
Полет к объектам бомбардировки занял свыше шести часов. Около семи утра радары японской системы противовоздушной обороны зафиксировали приближение вражеских самолетов. В Хиросиме и соседних городах была объявлена воздушная тревога. Но вскоре командование ПВО установило, что самолетов мало, а значит, они, скорее всего, направлены для разведки. Чтобы сэкономить дефицитные горючее и боеприпасы, было решено против таких незначительных сил американской авиации не поднимать истребители и не задействовать зенитную артиллерию. Воздушная тревога была отменена.
Тиббетс беспрепятственно завел свой бомбардировщик на цель и в 8 часов 15 минут с высоты около девяти километров сбросил «Малыша» мощностью 13 килотонн в тротиловом эквиваленте в центр Хиросимы. Через 43 секунды произошел взрыв…
Мир вступил в ядерную эпоху.
В радиусе полукилометра от эпицентра взрыва всё, что там находилось, превратилось в пыль. В радиусе двух километров от эпицентра взрыва в течение одной минуты погибли 90 процентов людей. В трехкилометровом радиусе здания были сожжены, гриб радиоактивного облака поднялся на 12 км. Возникшие пожары быстро превратились в один огненный вихрь, двигавшийся со скоростью 50-60 км в час. Он поглотил тех, кто остался жив в первые минуты. Количество погибших в городе через год составит 145 тысяч человек, через 5 лет – 200 тысяч.
Трумэну передали расшифрованное сообщение о результатах бомбардировки, когда он обедал на борту корабля, возвращавшегося в Америку. В мемуарах он напишет: «6 августа, на четвертый день моего путешествия из Потсдама, пришла историческая новость, которая потрясла мир. Я ел ланч с членами команды «Августы», когда капитан Фрэнк Грэм, дежурный офицер комнаты карт Белого дома, передал мне следующее послание: «Президенту от военного министра. Бомба была сброшена на Хиросиму 5 августа в 19.30 по вашингтонскому времени. Первые отчеты обозначают полный успех, который был даже более выдающимся, чем предыдущее испытание».
Я был глубоко тронут. Я позвал Бирнса, который был на борту, чтобы поделиться новостью, и сказал группе моряков вокруг меня:
– Это – величайшая вещь в истории. Самое время нам добраться домой.
Через несколько минут мне протянули и второе послание. Я прочел следующее: «Хиросима разбомблена визуально с покрытием одной десятой (bombed visually with only one tenth cover)… Не было помех со стороны истребителей и зенитной артиллерии. Парсонс передал через 15 минут после сброса бомбы: «Результаты абсолютно успешны во всех отношениях. Визуальный эффект больше, чем на испытаниях. Нормальные условия в самолете после доставки».
Когда я это прочел, то дал сигнал команде собраться в холле для молитв, потому что хотел сообщить что-то важное. Я им тогда сказал, что сброшена мощная новая бомба, в которой использовано взрывчатое вещество в двадцать тысяч раз более мощное, чем тонна тринитротолуола…
Через несколько минут корабельное радио начало передавать бюллетень новостей из Вашингтона об атомной бомбе, так же как и мое заявление, которое я указал подготовить перед самым отъездом в Германию. Вскоре после этого я созвал пресс-конференцию для находившихся на борту корреспондентов и рассказал им кое-что о долгой программе исследований и опытно-конструкторских разработок, которые лежали за этой успешно атакой».
Альберт Эйнштейн в это время отдыхал в Адирондакских горах на озере Саранак. О новости он узнал, спустившись к чаю после послеобеденного отдыха.
– О, Господи! – только и сказал он.
Прозвучавшее на весь мир сообщение Трумэна моментально было подхвачено информационными агентствами всего мира, включая и советские. В сообщении ТАСС, которое напечатают все газеты СССР, заявление президента приводилось практически полностью. Вот что прочли тогда граждане нашей страны: «Белый дом опубликовал сообщение президента Трумэна, в котором говорилось: «16 часов назад американский самолет сбросил на важную японскую военную базу Хиросима (остров Хонсю) бомбу, которая обладает большей разрушительной силой, чем 20 тысяч тонн взрывчатых веществ. Эта бомба обладает разрушительной силой, в 2 тысячи раз превосходящей разрушительную силу английской бомбы «Гренд Слем», которая является самой крупной бомбой, когда-либо использованной в истории войны».
«До 1939 года, – продолжал Трумэн, – ученые считали теоретически возможным использовать атомную энергию. Но никто не знал практического метода осуществления этого. К 1942 году, однако, мы узнали, что немцы лихорадочно работают над нахождением способа использования атомной энергии в дополнение к другим орудиям войны, с помощью которых они надеялись закабалить весь мир. Но они не добились успеха».
Трумэн далее сказал, что в начале 1940 года, еще до событий в Пёрл-Харбор, США и Англия объединили свои научные знания, полезные для войны. В соответствии с этой общей политикой началась исследовательская работа над атомной бомбой. Трумэн указал, что в настоящее время в США имеются два больших завода и ряд более мелких предприятий, занимающихся производством атомной энергии…
«В настоящее время, – сказал Трумэн, – мы намерены уничтожить быстро и полно все подземные производственные предприятия, которые японцы имеют в любом городе. Мы уничтожим их доки, заводы и коммуникации. Пусть никто не заблуждается: мы полностью уничтожим способность Японии воевать. Ультиматум, изданный в Потсдаме 26 июля, имел целью избавить японский народ от окончательного уничтожения. Его руководители быстро отвергли этот ультиматум. Если они не примут наши условия в настоящее время, они могут ожидать такие огромные разрушения с воздуха, каких еще не видел мир. За этой атакой с воздуха последуют атаки морских и сухопутных сил в таких количествах и такой мощи, какой японцы до сих пор не видели, и обладающих таким боевым искусством, с которым японцы уже познакомились».
В заключение Трумэн заявил, что он будет рекомендовать конгрессу США быстро рассмотреть вопрос о создании комиссии для контроля над производством и использованием атомной энергии в США. Трумэн сказал, что он сделает дальнейшие рекомендации конгрессу по вопросу о том, «каким образом атомная энергия может стать мощным и действенным фактором, способствующим сохранению всеобщего мира».
На следующий день, замечал Трумэн, «предложений о капитуляции все еще не поступало. Был отдан приказ генералу Спаатсу продолжить операции, как запланировано, до поступления других инструкций. После полудня 7 августа «Августа» завершила свой рекордный бросок из Европы и вошла в Чесапикский залив. Как только корабль причалил в Ньюпорте, я сошел на берег и сел в специальный поезд, который немедленно направился в Вашингтон. К 11 вечера я был в Белом доме».
К Трумэну пришла делегация Федерального совета церквей, умолявшая против повторения ядерного кошмара. Президент уже отдал приказ о следующем ударе и был непреклонен:
– Никто в такой степени, как я, не обеспокоен использованием атомной бомбы, но меня еще больше продолжает волновать вероломная атака японцев на Пёрл-Харбор и убийства наших военнопленных. Единственный язык, который они понимают, – это язык бомб. Когда мы имеем дело со зверем, мы должны обращаться с ним, как со зверем.
Трумэн повторит об атомном оружии еще несколько раз:
– Мы будем продолжать использовать его, пока мы полностью не уничтожим способность Японии вести войну. Нас остановит только капитуляция Японии.
НИКОНОВ Вячеслав Алексеевич,
доктор исторических наук, председатель Комитета Государственной Думы по образованию и науке
Журнал «Стратегия России», ноябрь 2020 г.