Слово главного редактора
05.08.2020 | Журнал «Стратегия России»Открытие Ржевского мемориала Советскому солдату накануне решающего дня голосования по поправкам в Конституции, безусловно, не совпадение. Это подчёркивает внимание, которое Владимир Путин уделяет сохранению нашей исторической памяти. И меня это радует. Не только как историка, не только как человека, который предложил текст этой поправки в Конституцию, но и как гражданина России.
Российская Федерация — не пустой сосуд. И мы — не Иваны, не помнящие родства. У нашей страны огромная история, это огромная цивилизация. А вот в 1993 году, когда создавалась Конституция новой России, никто даже не думал, что это отдельная цивилизация с собственной историей. Говорили, что Россия — страна, сбившаяся с пути, которая должна встроиться в «настоящую» цивилизацию. Чем Украина, кстати, сейчас и занимается.
Тогда, в 1993 году, вопрос об исторической правде вообще не стоял. И главной задачей у тех, кто писал окончательный текст Конституции, было отряхнуть прах истории с наших ног навсегда. Это одна из самых слабых особенностей Конституции 1993 года. Потому что она писалась людьми, которые считали, что у нас не было прошлого, что Россия не должна быть суверенным государством. Зато Россия должна была куда-то вступать — в Евросоюз, в НАТО, ещё куда-нибудь.
Тогда думалось, что международное право — это нечто, записанное в скрижалях и спущенное с небес. А на самом деле международное право — это решение местного суда в округе Бруклин города Нью-Йорка, которое распространяется на весь мир. И поставить это над Конституцией, принятой волей народа Российской Федерации, было, конечно, очень сильной идеей. Но мы тогда стремились утвердить общечеловеческие ценности, вступить в число нормальных стран. Так и получилась Конституция, которая могла быть написана для любой страны. Но не для России. Это была одна из родовых травм Конституции, которую мы сейчас вылечили, я думаю, навсегда. По ключевым вопросам закреплён приоритет нашей Конституции над тем, что называется международным правом. При этом мы не абстрагируемся от мирового правового пространства. Но неприкосновенность российской территории теперь даже не обсуждается. После 1991 года мы потеряли 5,5 млн квадратных километров территории. И 150 млн населения. И никто это не обсуждал.
Нынешняя работа над поправками была достаточно интересная. И мне знакомая, честно говоря. Потому что я участвовал в работе конституционного совещания 1993 года. Тогда это был просто большой и шумный курултай, который заседал по разным секциям. Потом проводили пленарные заседания. Причём очень бурные, даже с выносом тел.
В конце концов группа товарищей села и написала Конституцию, которую мы сейчас вынуждены были править. Речь шла о том, чтобы оценить поправки, которые поступали от субъектов законодательной инициативы или просто от граждан. Их было довольно много. Для того чтобы структурировать эту деятельность, рабочую группу разделили на несколько частей. Мы с Константином Иосифовичем Косачёвым на пару были сопредседателями подгруппы, которая занималась вопросами, связанными с международным правом, с нашим суверенитетом, с нашей историей и идентичностью.
Это было большое количество поправок. Они отсеивались, редактировались. Мы работали с профильным комитетом Государственной Думы, поскольку поправки принимались парламентом. Спорные поправки выносили на суд президента. Как ту же самую поправку об исторической правде. Там было ведь очень много вариантов.
После нашего голосования на Западе опять проявились недовольные. Мол, голосование, референдум — это вообще чуть ли не фарс. Хотя на Западе в последние десятилетия вообще стараются не прибегать к референдумам. Потому что это дает такие результаты, которые правящая элита абсолютно не ожидает. Например, вынесли вопрос о Брекзите и получили его, чего даже не ожидали организаторы всенародного голосования.
Мы, наоборот, сказали людям: давайте, выскажитесь! Вам что-то может не нравиться, что-то — нравиться. Я тоже не в восторге от некоторых новаций. Что ж теперь, мне не голосовать?
Есть в политологии и конституционном праве такое понятие — конституционный дизайн. Это Конституция устойчивая, красивая. Как дизайн здания. Так и дизайн Конституции. Она должна быть устойчивой. Так вот, внесённые поправки — это обобщение опыта реализации Конституции, которую принимали в 1993 году. Она создаёт более совершенную конструкцию государственной власти, системы разделения властей.
1993 год. Расстреливают парламент. В декабре принимается конституция. Ельцин, который имел решающее слово во всех конституционных вопросах, в 1993 году сделал всё, чтобы принизить роль парламента и систему разделения властей. Сейчас это исправлено. Государственная Дума может назначать министров. Это очень серьёзные полномочия для парламента. И мы уже чувствуем, что министры иначе относятся к нему.
Теперь о вопросе, который постоянно звучал, пока шла работа над поправками. Надо, мол, делать новую Конституцию, а не ремонтировать старую. На мой взгляд, самый оптимальный вариант — менять Конституцию как можно реже. Потому что это — основа, на которой зиждется вся правовая система. Люди привыкают к определённым правилам игры. Я считаю, что чем реже мы меняем Конституцию, тем лучше. Это придаёт устойчивость государственной системе. Каждая смена Конституции — серьёзный удар по политической и социальной стабильности. Вот поэтому Владимир Путин и не пошёл по пути принятия нового Основного закона. В советское время каждая смена Конституции меняла условия существования государства. А мы только успели отдышаться от пережитых потрясений…
Вячеслав НИКОНОВ
Журнал «Стратегия России», август 2020 г.