Пакт. Советский Союз вовсе не стал союзником Германии, он вырвал передышку. Сталин ни на миг не поверил Гитлеру – он даже самым близким соратникам не верил
08.05.2020 | Журнал «Русский мир.ru»
Редакция журнала "Русский мир.ru" публикует вторую часть главы "Пакт" из книги "Беспамятство. Кто начал Вторую мировую войну" доктора исторических наук, председателя комитета Государственной думы по образованию и науке, председателя правления фонда "Русский мир" Вячеслава Никонова. Книга вышла в свет в апреле 2020 года.
Окончание. Начало читайте в апрельском номере журнала "Русский мир.ru" за 2020 год.
22 августа 1939 года в газетах было помещено сообщение ТАСС о предстоящем приезде Риббентропа в Москву для переговоров по вопросу о заключении пакта о ненападении. Но в нем оговаривалось, что эти переговоры "не могут никоим образом прервать или замедлить англо-франко-советские переговоры". Мощнейший сигнал Лондону и Парижу, куда уж мощнее. В этот момент в советско-германских отношениях еще ничего не было предрешено. Главы правительств или МИДов Англии и Франции могли бы написать или позвонить Сталину или Молотову и дать понять, что заинтересованы в успехе трехсторонних переговоров.
Но премьер-министр Чемберлен шлет срочное послание вовсе не Сталину или Молотову, а... Гитлеру. Подтвердив намерение выполнить свои обязательства перед Польшей, британский премьер заверил, что готов к переговорам для рассмотрения как спорных вопросов, имеющихся между Германией и Польшей, так и "более широких проблем, затрагивающих будущее международных отношений, включая вопросы, представляющие интерес для Великобритании и Германии". Американский посол во Франции Буллит, которого ознакомили с посланием, пришел к выводу, что предложен новый Мюнхен, теперь за счет Польши. Впрочем, и сам Чемберлен этого не скрывал, усилив давление на Польшу, чтобы та приняла любые германские условия. Британский посол в Германии Гендерсон был на прямой связи с Гитлером и Риббентропом.
Премьер-министр Франции Даладье тоже обратился в тот день не к Сталину или Молотову, а к... Гитлеру: "Ни один француз никогда не сделал больше меня, чтобы укрепить не только мир между нашими двумя народами, но и искреннее сотрудничество". А еще французский премьер 22 августа выступил с предложением "всем странам земли послать немедленно делегатов в Вашингтон, попытаться выработать мирное решение в современной грозной ситуации". Чемберлен же через посла Кеннеди предлагал Соединенным Штатам "оказать воздействие на польское правительство", чтобы оно пошло на требуемые Гитлером уступки и тем самым предотвратило войну. Рузвельт отверг и французскую, и английскую инициативы, полагаю, как наивные — с учетом незаинтересованности Гитлера в новом Мюнхене.
Молотов встретился с послом Франции в СССР Наджиаром и подчеркнул, что советское правительство решило заключить договор с Германией лишь тогда, когда окончательно убедилось, что в англо-франко-советских переговорах не может быть достигнуто ничего положительного. Но даже если будет подписан советско-германский договор о ненападении, то это не обязательно должно означать прекращение переговоров трех держав. Некоторое время спустя, например через неделю, они могли быть продолжены.
Все зависело от скорейшего получения исчерпывающих ответов от правительств Англии и Франции, но их не было... В Лондоне ждали прилета Геринга.
Гитлер 22 августа собрал в Оберзальцберге совещание командующих войсками и произнес полуторачасовую речь, в которой, в частности, заявил:
— В конце концов в мире только три великих государственных деятеля — Сталин, я и Муссолини. Муссолини самый слабый, ибо он не был способен сокрушить ни мощь короны, ни церкви. Сталин и я — единственные, кто предвидит будущее. Так что через несколько недель я протяну свою руку Сталину на совместной германо-советской границе и приступлю вместе с ним к перераспределению мира... Польша будет лишена населения и заселена немцами. Мой пакт с поляками был задуман в основном как выигрыш времени. Что касается остального, господа, судьба России будет в точности такой, какую я сейчас приуготовлю в случае с Польшей. После смерти Сталина — он очень больной человек — мы разгромим Советский Союз. Тогда начнется заря германского господства на земле... Риббентроп имеет приказ сделать любые предложения и принять любые требования.
Присутствовавший на встрече генерал фон Манштейн писал: "Наибольшей неожиданностью и одновременно самым глубоким впечатлением, естественно, было сообщение о предстоящем заключении пакта с Советским Союзом. <...> Теперь Гитлер сообщил, что присутствовавший на совещании министр иностранных дел фон Риббентроп, с которым он в нашем присутствии попрощался, вылетает в Москву для заключения со Сталиным пакта о ненападении. Тем самым, говорил он, у западных держав выбиты из рук главные козыри".
В первой половине дня 23 августа, когда самолет Риббентропа только поднялся в воздух, Гитлер отдал приказ о нападении на Польшу в 4.30 утра 26 августа.
Уже после опубликования сообщения о приезде в Москву Риббентропа и нового демарша французского посла в Варшаве, 23 августа, министр иностранных дел Польши Бек дал согласие на то, чтобы Думенк (глава французской миссии в Москве. — Прим. ред.) сделал заявление: "Мы пришли к мнению о том, что в случае совместных действий против германской агрессии сотрудничество между Польшей и СССР, технические условия которого надлежит установить, не исключено. Французский и британский генеральные штабы считают, что отныне следует немедленно изучить все возможности такого сотрудничества". Подобное запоздалое и бессодержательное послание не могло изменить алгоритм действий Кремля. Тем более что ответ Бека был послан в Париж, а оттуда в Лондон, где его и задержали. "В Москву он дошел, когда уже сохли чернила подписей под советско-германским пактом".
Как замечал в своих мемуарах посол СССР в Великобритании Иван Майский, "в силу последовательного саботажа Чемберлена и Даладье, делавших ставку на развязывание германо-советской войны <...> тройственные переговоры окончательно зашли в тупик, и спор о пропуске советских войск через территорию Польши и Румынии явился лишь последним и решающим звеном в длинной цепи предшествующих разочарований".
Риббентроп летел во многом в неизвестность. 23 августа в полдень на двух самолетах фюрера FW-200 Condor Риббентроп и три десятка сопровождающих прибыли в аэропорт на Ходынском поле. Оркестр, который спешно выучил "Хорст Вессель", по прилете Риббентропа исполнил его в аэропорту вместе с "Интернационалом". "Сначала у меня состоялась в германском посольстве беседа с нашим послом графом Шуленбургом. Туда мне сообщили, что сегодня в 6 часов меня ожидают в Кремле. Кто именно будет вести переговоры — Молотов или сам Сталин, — сообщено не было. "Какие странные эти московские нравы!" — подумал я про себя".
Риббентропа привезли в Кремль и пригласили в приемную Молотова. "Когда фон Риббентроп в сопровождении графа Шуленбурга и меня впервые вошел в Кремль 23 августа, — вспоминал германский дипломат, переводчик на переговорах Густав Хильгер, — он <...> был очень удивлен, когда увидел Сталина, стоящего рядом с Молотовым, когда мы вошли в комнату". А это запомнил Риббентроп: "В начале беседы я высказал желание Германии поставить германо-советские отношения на новую основу и прийти к компромиссу наших интересов во всех областях; мы хотим договориться с Россией на самый долгий срок. <...> Затем заговорил Сталин. Коротко, точно, без лишних слов. То, что он говорил, было ясно и недвусмысленно и показывало, как мне казалось, желание компромисса и взаимопонимания с Германией. Сталин использовал характерное выражение: хотя мы многие годы поливали друг друга бочками навозной жижи, это еще не причина для того, чтобы мы не смогли снова поладить друг с другом. <...> На переговорах царила благоприятная атмосфера, хотя русские известны как дипломаты упорные".
Владимир Павлов, переводивший на немецкий, напишет: "Переговоры начались с заявления Риббентропа о том, что Гитлер уполномочил его подписать договор о ненападении сроком на 100 лет. На это Сталин заметил, что над русскими и немцами, если они заключат договор на 100 лет, будут смеяться как над несерьезными людьми, и предложил 10-летний срок. Риббентроп принял предложение Сталина о сроке. Далее Сталин заметил, что прежде надо договориться по некоторым вопросам, и изложил советские предложения о разграничении сфер интересов СССР и Германии в Восточной Европе, проиллюстрировав их на географической карте. Сталин отнес к сфере советских интересов Финляндию, прибалтийские республики, Западную Украину и Западную Белоруссию и Молдавию. Соответствующую договоренность он предложил оформить путем подписания секретного протокола как приложения к договору о ненападении. По реакции Риббентропа можно было заключить, что советские предложения явились для него полной неожиданностью. Он сказал, что у него нет полномочий на подписание подобного протокола. Сталин тотчас отпарировал это заявление Риббентропа репликой: "Мы ждать не можем". Риббентроп попросил разрешения переговорить по телефону с Гитлером. Его просьба была удовлетворена. Он вошел в приемную, где его соединили с Берлином. Вернувшись в кабинет, Риббентроп сообщил, что Гитлер согласен с подписанием секретного протокола".
Риббентроп: "Хотя я и имел неограниченные полномочия для заключения договора, я счел правильным, учитывая значение русских требований, запросить Адольфа Гитлера. Поэтому переговоры были на время прерваны и возобновились в 10 часов вечера, после того, как я получил согласие фюрера. Теперь больше никаких трудностей не имелось, и пакт о ненападении, а также секретный дополнительный протокол к нему были парафированы и уже около полуночи подписаны".
В кабинете Молотова был накрыт стол. "Когда мы принимали Риббентропа, он, конечно, провозглашал тосты за Сталина, за меня — это вообще был мой лучший друг, — с улыбкой вспоминал Молотов. — Сталин неожиданно предложил: "Выпьем за нового антикоминтерновца Сталина!" — издевательски так сказал и незаметно подмигнул мне".
Советско-германский договор о ненападении был составлен на основе проекта, ранее представленного Молотовым. Протокол к нему гласил: "При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:
1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов Германии и СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского Государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарева, Вислы и Сана. Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского Государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития. Во всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих областях".
Аутентичность оригинала текста секретного протокола ставится под сомнение многими исследователями, что приводит некоторых из них к выводам о его отсутствии как такового. Молотов тоже сам всегда отрицал наличие секретного протокола. Но это не значит, что его не было. На то он и секретный, а Молотов секретами не привык разбрасываться. Но была и другая причина. Ничего особо секретного в нем не было. Его содержание стало известно, например, американскому дипломату Чарльзу Болену в тот же день от его приятеля из немецкого посольства. А через месяц карта разграничения советских и германских интересов будет опубликована в газете "Правда" как приложение к договору о дружбе и границе. Все секретные договоренности были продублированы несекретными и напечатанными тогда в прессе документами.
А как же англо-франко-советские переговоры? Риббентроп спросил об этом Сталина. Тот ответил: "С ними вежливо распрощаются".
Итак. Почему советские руководители пошли на сделку с Берлином? Потому, что начиналась реализация немецкой политики "натиска на Восток", о нападении на Польшу говорилось открыто. Для Москвы вопрос заключался в том, можно ли остановить войну с помощью договоренностей с западными демократиями о совместных гарантиях безопасности Польши. А если нет — то где остановятся германские войска после нападения на поляков? В Варшаве? В Минске? В Москве? Во Владивостоке?
СССР был способен и готов помочь Польше — откровенно тогда враждебной. Но для этого она должна была разрешить себе помочь, принимая гарантии безопасности с нашей стороны. Но никто так и не смог ее на это уговорить. Молотов скажет Верховному Совету: "Попробуйте-ка при этих условиях договориться о взаимопомощи, когда помощь со стороны СССР заранее объявляется ненужной и навязанной..." Польше могли помочь Франция и Великобритания, если бы дали всерьез понять Берлину, что действительно готовы воевать с Германией, когда та нападет на Польшу. Напротив, Гитлер получал с Запада на этот счет успокаивающие сигналы.
Главная причина пакта — политика Англии и Франции. Коллонтай справедливо в день его подписания подчеркивала: "Шаг с нашей стороны вернейший и логический вывод из создавшегося мирового положения. Переговоры с Англией не привели к тому, что имела основание ожидать Москва. Переговоры о военной конвенции с англичанами — ни с места. А Германия уже готова к началу наступления. Двойная игра империалистических держав налицо. Давно задуманная ими задача готова осуществиться. Удар Германии примет целиком Советский Союз при благосклонном попустительстве империалистов. Англия со своего острова, Франция за окопами линии Мажино будут лишь наблюдать. Таков был их расчет. Договор с Германией опрокинул эти планы империалистов, и если он и не устранит угрозу наступления Германии, во всяком случае, он ее отсрочит".
Президент РФ Владимир Путин замечал, что "договор между Советским Союзом и Германией был последним в ряду тех, которые были подписаны другими европейскими странами, как бы заинтересованными в сохранении мира в Европе. При этом хочу отметить, что Советский Союз пошел на подписание этого документа только после того, как были исчерпаны все возможности и были отклонены все предложения Советского Союза о создании единой системы безопасности, антифашистской коалиции, по сути дела, в Европе".
И одновременно шли переговоры западных стран с Германией. "Никто не мог гарантировать, что не будет нового Мюнхена, на этот раз за счет Польши, то есть что не будет нового сговора Германии, Англии, Франции и Италии, который таил бы в себе опасность "крестового похода" против СССР", — замечал историк Виллис Сиполс. Причем в условиях уже шедшей войны с Японией. "Отказываться в то время, то есть за несколько дней до возможного нападения Германии на Польшу (оно было назначено на 26 августа), от подписания протокола, содержащего важнейшие для СССР, по существу, односторонние дополнительные обязательства Германии, было явно неразумно".
Путин отмечал: "Советский Союз подписал договор о ненападении с Германией. Говорят: ах, как плохо. А что же здесь плохого, если Советский Союз не хотел воевать? Чего же здесь плохого-то? Это первое. А второе: даже зная о неизбежности войны, полагая, что она может состояться, Советскому Союзу, кровь из носа, нужно было время для того, чтобы модернизировать свою армию. Нужно было поставить новую систему вооружений. Каждый месяц имел значение, потому что количество систем залпового огня, которые "катюша" назывались, или танков Т-34 единицами насчитывалось в советской армии, а их нужны были тысячи. Каждый день имел значение".
Какой была альтернатива пакту? Война с Германией или коалицией западных держав уже в сентябре 1939 года с плохо предсказуемым или слишком хорошо предсказуемым результатом. "Во многом этот шаг был продиктован пониманием, что Германия может поддаться искушению двинуться после разгрома Польши против Советского Союза, а Англия и Франция присоединятся к ней, — считает известный немецко-израильский историк Габриэль Городецкий. — <...> У Сталина не было альтернативы подписанию пакта".
Да даже если бы Германия напала одна? Польский публицист Станислав Мацкевич сознавал: "Война с Гитлером, начавшаяся нападением Гитлера на Россию 22 июня 1941 года, для России тяжела, но если бы Гитлер всеми своими свежими силами обрушился на Россию уже в 1939 году, война была бы намного, намного тяжелее". Посол США в СССР Чарльз Болен подчеркивал: "Если бы атака нацистов случилась в 1939 году, а не в 1941-м, Россия могла быть нокаутирована в войне, а советская система — уничтожена". С последующим полным уничтожением русских, украинцев, белорусов, прибалтов, поляков, евреев и прочих "неполноценных" людей. Без пакта действительно была велика вероятность поражения СССР и, очевидно, всей антигитлеровской коалиции во Второй мировой войне. А значит, без договора о ненападении могло бы не быть Победы.
Договор о ненападении внес очень серьезный разлад в фашистский блок. "Ирония состояла в том, — замечал британский историк Бивор, — что больше всех сложившаяся ситуация поразила диктатора Франко в Испании и руководителей Японии. Они посчитали, что их предали, поскольку не получили никаких предупреждений о том, что организатор Антикоминтерновского пакта искал союза с Москвой. Правительство Токио рухнуло от полученного шока".
Пакт избавил СССР и от войны на два фронта. "Япония после этого сильно обиделась на Германию, и из их союза ничего толком не получилось", — подчеркивал Молотов. Видный востоковед академик Сергей Тихвинский соглашался: "Лишь сокрушительный отпор, оказанный японской армии советскими и монгольскими войсками у Халхин-Гола, а также заключение советско-германского пакта о ненападении повлияли на изменение очередности осуществления агрессивных планов Японии, и предпочтение японскими милитаристами было отдано южному, тихоокеанскому направлению". Затеявшее аферу на Халхин-Голе правительство барона Хиранумо ушло в отставку, направив предварительно ноту протеста Берлину, в которой говорилось, что советско-германский договор о ненападении противоречит секретному протоколу к Антикоминтерновскому пакту.
Даже такой ярый разоблачитель пакта, как член горбачевского Политбюро Александр Яковлев, видел позитив на японском направлении, подтверждая, что "заключение советско-германского договора о ненападении потрясло отношения между Берлином и Токио. Антикоминтерновская конструкция оказалась деформированной. Япония потеряла доверие к своему союзнику, что не было преодолено в полной мере до конца войны. Токио был вынужден пересмотреть свою военную доктрину, а планы агрессивных действий против СССР отодвинуть на неопределенное время".
Более того, войну на два фронта получила Германия. Виктор Суворов в нашумевшем антисталинском "Ледоколе" утверждал, что пакт — это "самое выдающееся достижение советской дипломатии за всю ее историю и самая блистательная победа Сталина во всей его необычайной карьере. <...> Уже через полторы недели после подписания пакта Гитлер имел войну на два фронта, т.е. Германия с самого начала попала в ситуацию, в которой она могла только проиграть войну (и проиграла). Другими словами, уже 23 августа 1939 года Сталин выиграл Вторую мировую войну — еще до того, как Гитлер в нее вступил. <...> В том и заключается гениальность Сталина, что он сумел разделить своих противников и столкнуть их лбами".
Пакт был весьма неоднозначно встречен и в самой Германии, вызвав внутреннее брожение. Розенберг писал 25 августа 1939 года: "У меня такое чувство, что этот пакт с Москвой когда-нибудь ударит по национал-социализму бумерангом. Это не был ход, определенный волей игрока, а настоящий шахматный цугцванг, это был просительный шаг со стороны одной революции к главе другой революции, который должен был разрушить сохранявшийся двадцать лет идеал борьбы. Как можем мы рассуждать о спасении и строительстве Европы, если нам приходится обращаться за помощью к ее разрушителю? <...> Я лично считаю Риббентропа предателем".
Напротив, неподписание пакта было бы успехом Запада. Как замечал историк Александр Шубин, "это было чревато прежде всего англо-германской договоренностью или вовлечением СССР в германо-польское столкновение без возможности оказать Польше эффективную помощь в первые дни войны (а затем это выталкивало СССР в стратегическую ловушку)". Наталия Нарочницкая называет пакт "крупнейшим провалом английской стратегии за весь ХХ век, и его всегда будут демонизировать".
В Великобритании и Франции скачкообразно ослабли позиции умиротворителей Германии и канительщиков на переговорах с Россией. Чемберлен удержался, но кабинет был переформатирован, пост морского министра достался Черчиллю. Сразу потеряет свой портфель Боннэ.
Черчилль подчеркивал, что "Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи. <...> Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной".
Ту же расчетливость отмечал и де Голль: "В позиции, которую занял Сталин, неожиданно выступив заодно с Гитлером, отчетливо проявилось его убеждение, что Франция не сдвинется с места и у Германии, таким образом, руки будут свободными, и лучше уж разделить вместе с ней добычу, чем оказаться ее жертвой".
"Ратифицировав без 5 минут 12 пакт о ненападении с Германией, СССР избежал 1 сентября 1939 г. быть ввергнутым в омут без дна", — замечал дипломат, референт А.А. Громыко и Н.С. Хрущева Валентин Фалин.
Создавался и серьезный геополитический задел. Советская дипломатия прокладывала путь к тому, чтобы вернуть отторгнутые от России в 1918–1920 годах земли. За "разграничением сфер обоюдных интересов в Восточной Европе" реально скрывалось разграничение сфер влияния. Граница советской сферы точно укладывалась в российские геополитические приобретения XVIII–XIX веков. "Сталин лишь возвратил те территории, что были "отхвачены" у России в ходе Гражданской войны", — справедливо замечала Наталия Нарочницкая.
Оставаясь формально нейтральной страной, Советский Союз в течение года после пакта присоединил (вернул) территории с населением в 23 млн. человек и обеспечил благоприятные условия для переговоров о будущем стран Европы и мира после войны.
На несколько сот километров будут отодвинуты на запад границы Советского Союза. Эти сотни километров германские войска будут преодолевать в 1941 году, теряя время и силы при наступлении, а тогда каждый день мог быть и был решающим для определения исхода войны. Сталин 18 июля 1941 года напишет Черчиллю: "Можно представить, что положение немецких войск было бы во много раз выгоднее, если бы советским войскам пришлось принять удар немецких войск не в районе Кишинева, Львова, Бреста, Белостока, Каунаса и Выборга, а в районе Одессы, Каменец-Подольска, Минска и окрестностей Ленинграда". И британский премьер согласится: "Я вполне понимаю военные преимущества, которые Вам удалось приобрести тем, что Вы вынудили врага развернуть силы и вступить в боевые действия на выдвинутых вперед западных границах, чем была частично ослаблена сила его первоначального удара".
СССР смог начать войну — в неизбежности которой ни у кого в Кремле не было сомнений — с более стратегически приемлемых рубежей (в августе 1939 года граница проходила в 13 километрах западнее Минска).
Критика пакта насчитывает тысячи томов в нашей стране и особенно за рубежом. В качестве его наиболее негативных последствий называют усиление антисоветских тенденций на Западе и снижение международного престижа СССР, подталкивание Германии к войне с Польшей, дезориентацию антифашистских сил и свертывание антигитлеровской пропаганды, возможность для Германии получать советское сырье, попрание ленинских принципов внешней политики, нарушение норм международного права, решение судьбы суверенных стран без их участия, превращение в невоюющего союзника Германии. Что ж, критика — не вся — имеет под собой основания. Пакт не был идеальным и безупречным решением, если такие тогда были вообще. Но в тех условиях он был, пожалуй, лучшим из возможных решений. Он давал шанс не сразу вступить в войну с немцами и нарастить военные возможности — за два года оборонный потенциал СССР удвоится.
Были ли основания у Польши и Прибалтийских государств для возмущения советской политикой? Безусловно. Их территории, которые войдут в последующие месяцы в состав СССР, не только лишились суверенитета, но и в ускоренном темпе испытали на себе всю строгость революционной законности, знакомой советским людям с 1917 года. Было много трагедий для государств и их граждан. Другой вопрос, если бы эти территории уже в августе 1939 года оказались оккупированы нацистами, их жителям было бы лучше? Конечно, все остальные предпочли бы, чтобы СССР воевал с Германией уже осенью 1939 года, что и произошло бы, не заключи они пакт о ненападении.
Экономическое сотрудничество с Германией не будет носить всеобъемлющего характера (СССР будет только пятым торговым партнером Германии) и станет как минимум обоюдовыгодным, позволив СССР получить многие критические технологии, в том числе и военные, которые помогут обрести военно-техническое превосходство над Германией уже к середине Великой Отечественной войны. Степень дезориентации коминтерновцев и сворачивания антигерманской пропаганды по линии компартий не следует преувеличивать: они четко ориентировались на Москву и если приглушили разоблачение фашизма, то не сильно.
Международное право к тому моменту превратилось в эвфемизм. Но, строго говоря, секретный протокол не являлся юридическим основанием для каких-либо действий, включая перекройку границ, хотя по факту предрешил судьбу ряда третьих стран. Никаких территориальных изменений советско-германский договор не предусматривал. Это было максимально расплывчатое соглашение, которое оставляло простор для самых широких интерпретаций, включая и само понятие "сфера интересов". Для Сталина и Молотова 23 августа линия разграничения интересов означала не новую границу СССР, а в первую очередь ту черту, которую не должен был переступить сапог немецкого солдата в ближайшие дни.
Советский Союз вовсе не стал союзником Германии, он вырвал передышку. Сталин ни на миг не поверил Гитлеру — он даже самым близким соратникам не верил. СССР не был виновен в развязывании войны — ее развязали Германия и ее настоящие союзники — Япония и Италия, что и было достоверно установлено Нюрнбергским трибуналом.
"Абсолютно очевидно, что Вторая мировая война была сплетением конфликтов", — пишет ведущий британский историк Второй мировой войны Энтони Бивер. Конфликты эти начались задолго до 1939 года. Советский Союз точно не был их виновником. И он сделал гораздо больше всех других держав, чтобы предотвратить мировую катастрофу. А затем и уничтожить истинных виновников войны — фашистскую Германию и милитаристскую Японию.
Советский Союз одержал самую великую победу в истории человечества над самым страшным врагом человечества ценой самых больших в истории человечества жертв.
Эту Правду оспорить не сможет никто и никогда.
И никто и никогда не сможет отнять у нас нашу Победу.
Журнал «Русский мир.ru», май 2020 г.