Слово главного редактора

02.02.2015 | Журнал «Стратегия России»

Семьдесят лет назад произошло событие, во многом определившее последующую конфигурацию мира и до сих пор заметно влияющее на мировые процессы. Лидеры Большой Тройки — Сталин, Рузвельт и Черчилль — встретились в Ялте.

В нашей стране Крымская конференция, как ее официально называли, воспринимается с большим плюсом. Это была высшая точка сотрудничества ведущих держав антигитлеровской коалиции, нашей страны и западного мира. Кроме того, Москва получила многое из того, на что рассчитывала для закрепления своей военной победы, средствами дипломатии.

На Западе Ялту воспринимают скорее со знаком минус. Как же — договорились с будущим противником в «холодной войне». Дали России место в Совете Безопасности ООН с правом вето, а Украине и Белоруссии — в самой организации. Позволили СССР закрепиться в Восточной Европе. Поляки жалуются на «пятый раздел Польши»: для нее нарисовали новые границы и не защитили от советизации. Договорились о советских интересах в Китае без учета мнения правительства Чан Кайши. Отобрали у Японии Южные Курилы. Какое право имели эти три страны решать судьбы всей планеты? Мнение о неадекватности Рузвельта и Черчилля, которые все «слили» Сталину, весьма популярно.

Между тем истина такова, что лидеры и США, и Великобритании были в замечательной ментальной форме, хотя физически председательствовавший на встрече Рузвельт был уже весьма слаб. А решения Ялтинской конференции были продиктованы в основном двумя обстоятельствами. Военными возможностями стран-победительниц, которые решали судьбы не всего человечества, а той его части, которая была подконтрольна государствам-агрессорам — Германии и Японии. И теми интересами, которые реализовывала каждая из стран Тройки.

Главный интерес Рузвельта в тот момент заключался в том, чтобы, во-первых, вовлечь СССР в войну против Японии. 25 января его Объединенный комитет начальников штабов представил меморандум о том, что высадка на основные японские острова возможна не раньше лета 1945–1946 годов. Причем после капитуляции Германии Токио сможет сопротивляться не менее 18 месяцев. О ядерной бомбе, которая могла ускорить и реально ускорила ход войны, еще только мечтали физики в Нью-Мексико. Вступление СССР в войну могло спасти жизни как минимум 200 тысяч американских военнослужащих, считали в Вашингтоне. Во-вторых, Рузвельт считал делом своей жизни создание глобальной организации, способной поддерживать мир в течение десятилетий в виде Организации Объединенных Наций. Ради этих целей уже смертельно больной Рузвельт был готов плыть и лететь на другой конец света. И идти на компромиссы с Москвой.

Повестка дня Черчилля была не менее серьезной. Сохранить статус Великобритании как великой державы, не позволить покуситься на ее колонии и подмандатные территории, максимизировать свой вес в создаваемой ООН за счет предоставления права голоса ее доминионам. А еще — пристроить в соответствующие страны многочисленные и весьма шумные эмигрантские правительства ряда европейских стран, сидевшие в Лондоне, не остаться один на один с Германией в Европе.

Сталин и Молотов добивались максимального признания западными державами решающего вклада СССР в общую победу. Это позволяло надеяться на закрепление территориальных приращений на западе и востоке, создание пояса добрососедства по границам, на репарации; право вето на решения создававшейся международной организации, где у Запада было огромное преимущество в голосах; включение в ООН союзных республик; пересмотр итогов Русско-японской войны 1904–1905 годов.

Три державы считали себя вправе требовать многого по праву победителей и по праву принадлежности к клубу государств, входной билет в который лидеры Тройки сами определили в виде 5-миллионной армии (Сталин: «хотя бы 4 миллиона»). Никто не получил всего, чего хотел. А чтобы добиться желаемого, всем пришлось пойти на компромиссы и уступки.

США не хотели единогласия в СБ ООН, надеясь иметь большинство по любому вопросу, как не желали права голоса для государства, являющегося стороной конфликта. Не получилось потому, что против была Москва. А без нее ООН не было бы.

— Да, конечно, пока мы живы, бояться нечего, — говорил Сталин. — Мы не допустим опасных расхождений между нами. Мы не позволим, чтобы имела место новая агрессия против какой-либо из наших стран. Но пройдет 10 лет или, может быть, меньше, и мы исчезнем… Что будет тогда? Мы как будто бы задаемся целью обеспечить мир по крайней мере на 50 лет вперед. Или, может быть, я думаю так по своей наивности?.. Надо выработать такой устав, который максимально затруднял бы возникновение конфликтов между нами. Это — главная задача.

Кроме того, Сталин предложил Черчиллю подумать над ситуацией, когда Китай захочет получить контроль над Гонконгом, а Египет — над Суэцким каналом. Не хотела ли бы Великобритания иметь право голоса по этим вопросам? Черчилль быстро сориентировался и выступил против американцев:

— Если бы названные страны потребовали удовлетворения своих претензий, то Великобритания сказала бы «нет». Власть международной организации не может быть использована против трех великих держав1.

Рузвельт пошел навстречу, считал Громыко, «потому что лучше других понял, что Советский Союз не может отказаться от принципа единогласия пяти держав при принятии важных решений в Совете»2. Сталин и Молотов не могли согласиться, чтобы СССР не имел права голоса при решении вопросов, касавшихся нашей страны. Их шаг навстречу заключался в том, что принцип единогласия не распространялся на процедурные вопросы. СБ мог обсуждать что угодно, даже если это не нравилось кому-то из постоянных членов.

Белоруссия и Украина получили места в ООН после того, как Молотов снял предложение о вступлении в международную организацию всех 16 союзных республик, что для Запада уже стало большим облегчением. И в этом вопросе Москву поддержал Черчилль, коль скоро хотел права голоса и для британских доминионов, которые формально тогда суверенными государствами не являлись. После этого ООН состоялась.

Больше всего времени в Ялте ушло на обсуждение польской проблемы, которая распадалась на вопросы о границах страны и составе ее правительства. Для Рузвельта и Черчилля это был скорее внутриполитический вопрос. Президент несколько раз повторил, что его могут не понять 5 миллионов польских избирателей. Черчилль — о «деле чести» и об активности польского эмигрантского правительства в британских СМИ и парламенте. Они хотели «демократического» правительства из числа сидевших в Лондоне эмигрантов. Восточные границы Польши они хотели бы отодвинуть уже не так далеко, как это предлагал лорд Керзон во время Версальской конференции, а западные — не так далеко, как предлагал Сталин.

Для Москвы это был важнейший вопрос безопасности и геополитики. Там не вполне понимали, почему должны обсуждать вопрос о правительства только что освобожденной советскими войсками Польши, где уже был вполне устраивавший нас кабинет Берута — вовсе не коммунистический. Ведь не обсуждали с СССР составы правительств освобождавшихся Франции, Италии или Греции. Кроме того, у них не было желания включать в состав нового польского руководства представителей эмигрантского правительства, чьи люди внутри самой Польши фактически вели с советскими войсками партизанскую войну. Командование Армии Крайовой считало противником не только немцев, но и Красную армию, и Москва вынуждена была держать в Польше для противодействия Армии Крайовой три дивизии НКВД.

Сталин был действительно предельно серьезен:

— На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию… Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше — это вопрос жизни и смерти для Советского государства.

Сталин напомнил, что линию Керзона придумали не русские, а Керзон. А компенсацией Польше за потери украинских и белорусских земель на восток должны стать адекватные приращения на западе.

– Что же вы хотите, чтобы мы были менее русскими, чем Керзон или Клемансо? Этак вы нас доведете до позора. Что скажут украинцы, если мы примем ваше предложение? Они, пожалуй, скажут, что Сталин и Молотов оказались менее надежными защитниками русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо.

Сталин отверг идею создавать польское правительство в Ялте без участия поляков, хотя и выразил сомнение в их способности договариваться.

— Лондонские поляки называют люблинское правительство собранием преступников и бандитов. Разумеется, теперь варшавское правительство не остается в долгу и квалифицирует лондонских поляков как предателей и изменников… Варшавское правительство неплохо справляется со своими задачами по обеспечению порядка и спокойствия в тылу Красной армии, а от «сил внутреннего сопротивления» мы не имеем ничего, кроме вреда. Эти «силы» уже успели убить 212 военнослужащих Красной армии3.

Тем не менее СССР тоже пошел на компромисс, согласившись на то, чтобы действовавшее польское правительство было «реорганизовано на более широкой демократической базе с включением демократических деятелей из самой Польши и поляков из-за границы».

Англичане добились зоны оккупации в Германии для Франции, поскольку это позволяло усилить противовес немцам на континенте. Американцы тоже поддерживали эту идею, поскольку Рузвельт не намеревался задерживать свои войска в Европе больше чем на два года (Трумэн передумает, и они до сих пор там). Москва не понимала, почему Франция, капитулировавшая перед Гитлером и только воссоздававшая небольшую армию, должна была иметь такую же зону оккупации, как страны Тройки. Но Сталин пошел на компромисс, удовлетворившись поддержкой союзников по другим вопросам.

У Рузвельта после трех с лишним лет войны с Японией не было ни одной причины защищать итоги Русско-японской войны и Портсмутский мир 1905 года. Он с легкостью обещал пересмотреть ее итоги в пользу СССР, которому после победы над Японией должны были быть переданы южная часть Сахалина, Курильские острова. Москва получала право вместе с Китаем на совместную эксплуатацию Китайско-Восточной и Южно-Маньчжурской железной дороги, на обеспечение преимущественных интересов СССР в порту Дайрен и «восстановление аренды на Порт-Артур как на военно-морскую базу СССР»4. Рузвельту необходима была советская помощь, и он ее получил. А Сталин уверял, что ему нужны аргументы для того, чтобы объяснить обществу и Верховному Совету причины вступления в войну с Японией. Чан Кайши был поставлен в известность только через три месяца потому, что от него или его окружения ожидали утечек к японцам. Возможность нападения СССР на Японию была самым охраняемым секретом.

Курильские острова американцы, похоже, просто прозевали. Сотрудник Госдепа Чарльз Болен, переводивший для Рузвельта, считал, что это произошло потому, что Рузвельт «не сделал домашнюю работу», а Госдепартамент не проявил знаний о Дальнем Востоке. Болен думал, что Молотов не нарочно не стал конкретизировать в секретном советско-американском соглашении (соглашение Гарримана — Молотова) перечень островов Курильской гряды…

На ялтинской основе, модифицированной в Потсдаме, мировой порядок держался много десятилетий. Он не принес всеобщего мира, но он точно помог избежать новой мировой войны. А Ялтинская конференция вошла в историю как уникальный пример прагматичного и взаимоуважительного учета интересов всех великих держав во имя лучшего будущего человечества.


Вячеслав НИКОНОВ


1 Крымская конференция руководителей трех союзных держав. С. 87–96.

2 Андрей Громыко. Памятное. Кн. 1. М., 1988. С. 238.

3 Крымская конференция руководителей трех союзных держав. С. 99–103.

4 Крымская конференция руководителей трех союзных держав. С. 273.


Журнал "Стратегия России". № 2, февраль 2015 г.



Возврат к списку